Вечерний город, полный огней, всегда выманивает на свои улицы толпы прохожих, даже тех, кто оказался вне дома не по своему желанию, а по необходимости. Кто-то назвал бы город шумным, но только не тот, кто умеет его слушать. Для невежды всякая симфония будет звучать как крики домашнего скота, и, поверьте на слово, нет в мире стольких инструментов, сколько разных душ отыщется в самом захолустном городке.
Именно поэтому Мелиноя любила ходить пешком, неспешной походкой отмеряя километр за километром. Никакой автомобиль не даст такого ощущения слияния с толпой. Ну, разве что кабриолет, медленно ползущий по тротуару, но там и ощущения не те. Богине нравилась возможность побыть среди людей на равных, нравилось, когда на нее смотрели без ожидания какой-то выходки, без предосуждений. Словно из общей памяти испарился факт самого её существования, дав шанс заново начать не такую уж безоблачную жизнь. Но, хоть Мелиноя и не сердилась на мойру, богиня не делала ни одной попытки что-либо изменить. Никто не спрашивал, почему, а делиться собственными мыслями по своей воле она не собиралась.
Возможно, её все устраивало. Возможно, у неё был какой-то план. А может, она просто боялась перемен? По её лицу трудно было сказать, что она чувствует, а на любые намеки со стороны Мелиноя привычно строила непонимание и вежливо переводила разговор в сторону. Не хотела раскрывать все карты или просто еще не думала над тем, как подать себя в сложившейся обстановке? Одно было ясно точно - богиня ни капли не волновалась, не нервничала, а наоборот, вела себя так, словно ничего особенного не происходило. Многих это раздражало, сильнее всего - тех, кто с первой же секунды пробуждения кинулся мутить воду, строить козни, интриги и заговоры. Мелиноя же казалась простой, как деревянная скамейка - куда несет, туда и плывет. Вот только узнать о чужих намерениях никогда не помешает, тем более если это будет полезно знать Аиду.
Место для встречи выбрала Мелиноя. Это можно было сказать при первом взгляде на богато освещенное крыльцо, на вазоны с цветами, кованые заборчики газона и лепнину на основаниях и верхах колонн. Шикарный отель был отделан в старинном стиле, словно призванный принимать пожилых богачей и их свиты. Иногда, в некоторых деталях, пробивалась неумеренная вульгарность, но то были издержки богатства, присущего этому месту. Ресторан не уступал холлу - массивные люстры, приятная музыка, роскошная публика. Мелиноя легко вписалась в обстановку, заранее приготовленная и в каком-то смысле даже слабая к подобным местам. В то же время она не изменяла своим привычкам - её внешний вид отличался от повседневного лишь ненамного. Чуть ярче макияж, чуть дороже ткань платья, чуть больше жемчуга. Если бы не некоторые люди, одетые по современной моде, можно было бы сказать, что за распахнутыми дверями ресторана находился другой мир. Цветовая гамма облика Мелинои знающего человека ввела бы в раздумья - нельзя было однозначно сказать, кто сегодня явился в свет. Вернее, кто из Мелиной. Её темный облик, по обыкновению разгуливающий по миру, или же - неожиданно! - светлая домоседка? Думаю, не стоит уточнять, что сделано это было намеренно - из желания запутать или же просто побаловаться. В одном она себе не могла отказать - у ног сидящей за столом хрупкой фигурки лежал крупный далматинец. В неестественно неподвижной позе, с напряженным взглядом и учащенным дыханием, явно заметным на пятнистом теле животного. Даже в такой вечер Мелиноя не могла обойтись хотя бы без одного из её одержимой свиты, выбрав наиболее спокойного и сдержанного, да еще и сковав духа сильнее обычного, обезопасив себя от внезапных вспышек агрессии по отношению к окружающему миру. На псе был лишь серебристый ошейник с гладким медальоном, так как ни один поводок не был бы достаточно крепок, вырвись животное из-под контроля.
Прибыв минута в минуту, Мелиноя ожидала приглашенных со спокойствием хозяйки вечера. Она не воспринимала сегодняшнее событие как развлекательное мероприятие, видя в сложившейся возможности шанс определить если не разделение на стороны света, то хотя бы склонности каких-никаких союзниц. Ни для кого не было секретом, что со временем боги рангом повыше доберутся и до них, и Мелиное искренне хотелось знать, на какой вариант развития событий можно надеяться, если брать в расчет таких особ, как Стикс и Персефона. Единственным, на чей счет сомнений у нее не появлялось, был Аид, прочие же требовали проверки, хотя бы такой, поверхностной. Потому и приходилось устраивать подобные светские беседы, воздействуя на собеседников не огнем и железом - пытать кого попало Мелиное, увы, запретили - а навязанными условиями и такими вежливыми приглашениями, что отказ был бы равносилен самоубийству.

Мир, в котором в один прекрасный день очнулась Персефона, был полон самых разных неожиданностей, к которым она, будучи просто Брианой Хорнби, студенткой и почти что дипломированным психологом, давно привыкла. Например, тот факт, что жизнь тут с закатом солнца только начиналась, уже давно ее не удивлял. Огни ночного города манили и вели за собой всех без исключения, яркими вспышками отражаясь в лобовых стеклах машин, из которых то и дело доносились раздражающие сигналы и возбужденные крики. Лица тех, кто, вальяжно раскинувшись на сиденьях, бесконечно перемещался из одного квартала в другой на дорогих автомобилях, горели не меньше, чем сам город, увлекающий их в незабываемое ночное путешествие, обещающее исполнение самых сокровенных желаний. Набор неприятных слуху в дневное время разнообразных и не сочетающихся между собой звуков с наступлением вечера только усиливался, вот только уже не наводил беспробудную тоску, забавным образом оттеняя музыку, доносящуюся из открытых настежь дверей баров, ресторанов и клубов. Луна казалась чем-то одним естественным и натуральным в этом стеклянно-металлическом царстве, которое хоть и было Персефоне чужим, но отныне являлось ее единственным домом.
Сама Кора никогда особо не жаловала ночь. В конце концов, до попадания в Подземный мир она только и делала, что нежилась под солнцем и бродила среди сладко пахнущих цветочных лугов. Ей был ближе день, полный света, которым Гелиос щедро одаривал землю. Прелесть дневного времени суток Персефона видела в невозможности спрятать и скрыть что-то, ведь днем все секреты становились слишком явными. Ночь же помимо непроглядной темноты приносила с собой ложь, которой люди пропитывались до мозга костей вплоть до рассвета. Во тьме трудно различить пороки, она сглаживает  острые углы и уравнивает права, и за это ее так любят люди. Ночью можно прикинуться кем угодно, и тебе непременно поверят. Упивайся чужим враньем, корми окружающих своей собственной ложью - никто тебя не остановит до тех пор, пока красный солнечный диск не появится из-за горизонта. Все это напоминало забавную игру, каждый раунд которой начинался тогда, когда люди заканчивали свой рабочий день и пускались в тщетные поиски развлечений на вечер. Но Персефона не любила играть. Она не походила на важную шахматную фигуру, которая вот-вот грозит поставить мат королю, она напоминала чистый лист, на который вдоль и поперек можно писать то, что вздумается. Персефона, боясь неодобрения, обладала способностью становиться такой, какой ее хотели видеть люди, и это было одновременно как ее преимуществом, так и ее главным недостатком, который в любой момент мог обернуться настоящей катастрофой.
Узнав о том, что Мелиноя пригласила ее на встречу, Персефона незамедлительно отправилась на нее, телепортировавшись на побережье Лонг-Айленда. Прекрасный выбор места, этого не отнять. Надев любимое темно-синее платье, которое при неправильном освещении казалось скорее черным, и, добавив к нему вместо украшения серебряные часы на длинной цепочке, предусмотрительно взятые заранее из антикварного магазина, где она работала, богиня направилась в один из шикарных ресторанов города. Интересно, откуда в ее дочери, которая всю жизнь провела в царстве Аида, столько неоправданной любви к роскоши? Нельзя было сказать, что Персефона не любила такие изысканные заведения, но от них прямо-таки за версту разило пафосом и притворством, которое она осуждала. В любом случае, сейчас это не имело никакого значения, ведь на кону стояло слишком многое, и разглагольствовать по поводу места проведения встречи – дело десятое.
Успокоившись, что ее внешний вид более чем соответствует посетителям ресторана, Персефона, ориентируясь на светлую шевелюру, стала искать особу, которая организовала весь этот формальный вечер. Результат не заставил себя ждать, и богиня легким, слегка подпрыгивающим шагом поспешила к столу, за которым красовалась Мелиноя – бессменная головная боль повелительницы весны и плодородия. Персефона раздосадовано вздохнула – ох, как ей хотелось бы оттянуть неловкий момент воссоединения на как можно больший срок, все-таки их отношения нельзя было назвать теплыми и доверительными, но опоздать она никак не могла себе позволить.
За столом кроме гордо восседающей Мелинои уже находилась явно чувствующая себя не в своей тарелке богиня ужаса Стикс, и Персефоне оставалось лишь еще раз тяжело вздохнуть, мысленно простонав о том, что все ее окружение – сплошное порождение тьмы и мрака. Зато зацепившийся за стоящий на соседнем стуле кактус взгляд, заставил Кору сдавленно усмехнуться. Даже спустя столько времени все остается по-прежнему, боги не меняют амплуа в зависимости от среды, где они оказываются, и это безгранично радовало.
- Как насчет Пана? – со смехом пропела Персефона, краем уха услышав вопрос Стикс, адресованный Мелиное, - Коротко и ясно. Не думаю, что наш дорогой покровитель пастухов сильно расстроится, если узнает, что его именем назвали кактус. Ну, или Бонифаций, в конце концов, - она безразлично пожала плечами и лучезарно улыбнулась всем присутствующим в знак приветствия.
- Доброго вечера, дамы, - богиня кивнула и изящно приземлилась на стул, выбрав своим соседом кактус, - Безгранично рада видеть вас после такой долгой разлуки.
Что это, очередная ложь под вечерним покровом или истина? Персефона сама не знала, поэтому предпочла скрыть правду за старательно заученными стандартными вежливыми фразами, которые принято было произносить в высшем обществе.
- Как ваши дела? Прекрасное место для встречи, не правда ли? – череда не несущих в себе никакой смысловой нагрузки вопросов подходила к концу, и Персефона, от легкого волнения теребя цепочку с часами на шее, решила отметить парочку бросающихся в глаза мелочей.
- Какое прекрасное создание, - Кора снисходительно посмотрела на пса у ног Мелинои, который явно неодобрительно глядел на царицу Подземного мира, - Вот только не знала, что в рестораны пускают с животными.
Ну, конечно же, куда без родных семейных издевок, так ведь? Пусть и таких невинных и брошенных невзначай. Эти две барышни слишком много сделали друг другу, поэтому никто не должен ждать, что их общение вот так сразу наладится. Увы.
- Итак, - Персефона перевела тон на более серьезный и официальный, - Предлагаю начать обсуждать то, ради чего мы тут собрались. Разумеется, после того, как что-нибудь закажем. Я надеюсь, вы не против? Ни в коем случае не тороплю вас.

Отредактировано Persephone (2014-08-17 23:11:28)

Такое могло бы случиться разве что с человеком. С людьми постоянно что-то, да случалось. Такие странные создания его порой забавляли, но и наводили скуку. По крайней мере, раньше Тартар ими не особо интересовался, хотя и знал о них довольно многое, если не все. Однако, теперь его самого засунули в эту милую шкурку. Интересно, если человека превратить в глиста, что бы он чувствовал? Наверное, тоже сейчас чувствовала и Бездна. Хотя логично предположить, что при обращении разумного человека до паразита, он бы утратил добрую часть своих и без того скудных функций и возможностей. Может, по этой причине, Тара и не сильно беспокоило то, в какой ситуации он оказался. Не самые лучшие моменты его великого существования, но и ничего катастрофически ужасного в этом не было. По правде сказать, пока он не утратил часть своих людских эмоций, он был даже в каком-то смысле рад, хотя эта радость и захлебнулась в его апатичном осознании того, что больше ничего интересного и будоражащего кровь в его жизни не случится.
Представление мойр было просто чудесным поворотом событий и он бы даже оценил его(на самом деле благополучно проигнорировал, отвисая в тартаре), если бы при этом они не задели и Хаос ко всему в придачу. В отличии от Бездны, его отец обладал и волей, и желаниями, и вполне себе характером. Теперь же они у него были настолько сильными, что даже на Тартаре отражались.
Если раньше для греков и прочей доисторической мелочи Бездна была просто отдаленной пустой дырой, то современники придавали ему немного больше очарования, отождествляя сие прекрасное место чуть ли не преисподней. Да что там, Тартар - это просто Ад. В общем, в мире людей он о себе узнал много нового. Его еще при человеческой жизни величали чудовищем и демоном, теперь же это хоть как то соответствовало действительности, хотя по его меркам, он и стал добрее, чем был. Тем не менее, гнев Хаоса в действительности сделал Бездну больше похожей на Преисподнюю, до которой царству Аида было далеко, как буквально, так и переносно. Некогда пустынный и в каком-то смысле уютно-темный курорт для темных божеств ныне норовил растерзать все, что в него попадало, на мелкие кусочки. Иными словами - сейчас Тартар был не самым безопасным местом, если не был самым опасным, в особенности для богов.
Весть о том, что несколько богинь собираются одновременно и в одном месте была не столько внезапной, сколько ожидаемой. На самом деле, Тартар хотел бы найти там и кое-кого другого. А именно - Аида. В его помыслах и целях Бездна никогда не сомневалась, но как показывал его жизненный опыт - убить или переманить на свою сторону - далеко не все, что можно сделать. Ввиду своей прошлой деятельности и социального положения, которое ныне держалось уже чисто на его харизме, Тартар имел какое-то представление о деловых отношениях и прочих связях. Друзей на этой встрече встретить он не рассчитывал, ибо даже Джей ими не всегда обладал, чего уж говорить о его истинной сущности, которая к такому была попросту безразлична. В отличии от прочих богов, с момента своего прозрения, он и не пытался отыгрывать роль "нормального человека", потому как даже малейшей необходимости в этом он не видел. Жил и существовал на своем месте, которое его в принципе всем и обеспечивало. Правда, в мире людей он все же появлялся в одежде, да и поесть иногда даже не брезговал.
Место, где происходило это незатейливое мероприятие, найти было не слишком трудно.
- Какое имя лучше дать кактусу? - спросила одна из девушек. Неужели это цель их встречи? Бездна давно знала богов, так что, возможно, это предположение могло быть верным. Однако, к ним присоединилась еще одна. Неизвестно, причиной тому было то, что это бедное растение провело слишком много времени рядом с одним из воплощений ужасов, которым была Стикс, или из-за ауры всех собравшихся, но из кактуса буквально начала сочиться тьма, а его иглы превратились в темные усики и начали шевелиться, превращая его подобие ужасного насекомого, в центре которого, словно цветок, раскрылся красный глаз, тут же уставившийся на двух особ женского пола.
Да лучше я сожру этого недодолматинца, чем назовусь Паном, - неожиданно решило растение, осознав, что оно теперь часть бездны и намеревалось даже озвучить это вслух, пока своим зорким взором не приметило у барной стойки того, что лучше бы не видело. Проморгавшись, глаз все же приметил в этом аполлоне не Аполлона, а кое-кого похуже и роднее. Это чудо уже намеревалось примкнуть к собравшимся дамам, ибо даже здесь и даже кактусом чувствовались его флюиды.
Пока новая оболочка кактуса невинно наблюдала за реакцией девушек на свое появление(а кто знает, может они сочтут его даже милым?), само человеческое тело Тартара появилось во главе стола, наблюдая за всем этим со стороны.
В зале заметно похолодало и дальний уголок, где проводилась встреча превратился в темный дальний уголок, так что даже окна, из которого по идее должно было хоть как-то пробиваться уличное освещение не стало видно. Бледная рука с черными ногтями, появившаяся из этой тьмы, отодвинула стоящий у стола стул, который тут же обвили тени, придавая ему более удобный и привычный для Бездны вид, и уже все тело, явившееся оттуда же, восседало на нем.
- Как жизнь? - бесцветным, словно скучающим, голосом поинтересовался Тартар у присутствующих, обращая их внимание на себя, если они умудрились его еще не заметить.

Появившись, Персефона принесла с собою тихий смех и светские церемонии. Стикс почти уверена, что богиня царства мертвых рада встрече так же, как и она сама. То есть вообще не рада. Но Стикс уже смирилась, а Персефона слишком хорошо воспитана для того, чтобы портить присутствующим и без того неважное настроение кислой миной.
- Я не думаю, что он, - возражает она, кивая в сторону гордо восседающего на стуле кактуса, - согласен быть Паном. - кажется, крыша Стикс окончательно съехала, раз уж она растение считает полноценной личностью.
Приятно даже, что Персефона отнеслась к "другу" богини с пониманием и не подумала высказаться по поводу того, что Стикс из-за отшельничества становится всё страньше и страньше.
А вот Мелиное он явно не нравится.

Стикс очень жалеет о том, что забыла прихватить очки. Потому что невидимые глазам других полупрозрачные зеленоватые кольца яда, охватывающие Мелиною, несколько раздражают. Грустнее всего, что эта дрянь понемногу перекидывается на Персефону и Стикс начинает опасаться, что и на неё налипнет.
Аж передергивает.
Потому она мечтает поскорее перейти к делу, покончить с ним и благополучно свалить в какой-нибудь старый отель, укрыться потрепанным одеялом и долго рассматривать укрытый сеткой мелких трещин потолок. И потому она старается не смотреть лишний раз на богинь, бездумно скользя взглядом по лицам людей в зале (хотя и там картина не самая радостная, но на них она особо и не зацикливается), по стенам и причудливой лепнине. Пока милые дамы обмениваются любезностями, она пробует удовлетворить свои эстетические вкусы, тихо постукивая унизанными цветными резинками пальцами по столу. Может, кого-то этот звук и раздражает, но она думает о больших старинных часах и успокаивается.

Взгляд возвращается к столу и приковывается к кактусу, который за прошедшие несколько мгновений очень изменился. Лицо её остается равнодушным, но сама она несколько растеряна. Вроде бы кактусы себя так вести не должны.
Склоняя голову на бок, она доверительным тоном обращается к растению:
- Знаешь, даже я больше люблю цветы, чем красные глаза... - после чего демонстративно тыкает пальцем в тот самый, так не понравившийся ей глаз.
Очевидно, своего поступка она устыдилась, потому что сразу же взяла цветочный горшок в руки и наградила кактус почти невесомым, осторожным поцелуем, стараясь не сильно уколоться. На губах остается неприятная горечь мрака, которую она спешит слизать и едва заметно морщится. Нет, за то время, что она была человеком, Стикс сильно отвыкла от этого вкуса. Но, скорее всего, придется привыкать. Выбора ей не оставят.
Кактус она устраивает у себя на коленях и устало прикрывает глаза.
Она несет с собой запах пыльных дорог, холодных ветров и виниловых пластинок. От Мелинои пахнет тьмой и немного морем, а запах Персефоны её откровенно удивляет, потому что он мало чем отличается от аромата обычной земной девушки.
Еще в помещении пахнет шлюхой. Кто-то один пахнет, как сотня дам не слишком тяжелого поведения. Отвратительный запах физических проявлений любви, который почему-то её беспокоит. Она не верит в то, что где-то здесь есть проститутка героиня лет шестидесяти, которая с детского сада делится с желающими своей "любовью". Что-то пытается этот аромат подсластить, сделать привлекательным, заставить жаждать, но у не знавшей любви Стикс вызывает только отвращение.

А еще пахнет пустотой.
Этот запах не нравится ей даже больше того, развратного. Потому что он совершенно никакой. Как тогда, когда она лишает своё тело возможности ощущать и чувствует себя ожившим мертвецом. Вот и сейчас где-то рядом бродит покойник, которому не спится под родным надгробием. Или кто-то такой же пустой и бездушный.
Она открывает глаза и с тоской глядит на кактус. Досталось бедняге.
- Извини, что так вышло, - она сейчас самой себе кажется потенциальной жительницей дома с желтыми стенами.
Как раз в этот момент в их теплой компании становится на одного совсем не человека больше, и на новоприбывшего Стикс смотрит еще более тоскливо. Ведь из-за него, наверняка из-за него у неё на руках теперь не совсем кактус.
Она не знает, от чего хочется взвыть сильнее - от бесцветного голоса, или всё дело в том, что мужчина явно ничего не испытывает.
Но она заставляет себя успокоиться, делая глубокий вдох и вновь закрывая глаз. И сразу же узнает ощущения, эту удушающе-алую тьму. Она отвыкла от неё, но хранящиеся внутри неё воспоминания кричат тысячами разноцветных голосов, что когда-то очень давно и Стикс принадлежала ей.

Губы невольно растягиваются в усмешке.
- Как приятно, что к нам на огонек заглянула такая уважаемая личность, - произносит она тихо, искоса поглядывая на Мелиною. У неё нет ни малейшего желания хвастаться триумфом своей сообразительности, она просто пытается понять, ожидала ли Мелиноя появления его? Лицо девушки похоже на каменную маску, по нему ничего не понять, но глаза Стикс не обманешь.
Она втягивает носом воздух, и уже обращаясь к кактусу, беззвучно шевеля губами интересуется:
- Это же не все?...

Он ждал, минута за минутой. Сидя у барной стойки и спиной чувствуя, как позади нарастёт ненависть, как прыщ на пикантном месте.
Он ждал, пока ему преподнесут его заказ, а дождался совсем иного.
По спине пробежали мурашки, целый табун, и человеческие чувства, которые сейчас с таким упоением перенимали боги, заменила пустота. Непроглядная тьма, которую за собой мог нести только один не-человек. Эрос покосился в сторону столиков и только воочию убедился в своей правоте. Всепоглощающая темнота буквально окутала собой и без того скрытый в тени стол. Она окутала и девушек.
"Отлично, только этого тут не хватало," - прокомментировав эффектное появление дорогого родича про себя, парень почувствовал, как краешки губ ползут вниз, потому поспешил исправить положение, улыбаясь пришедшему бармену. Тот нёс в руках ведерце, в котором уже покоилась открытая бутылка вина. Вежливо поинтересовался, ну нужно ли потенциальному богатому клиенту что-то еще. Улыбаясь, Эрос продолжал распространять свои флюиды, а после наклонился к мужчине, показывая, что хотел бы сказать ему что-то "наедине". Тот удивлённо вскинув брови, повиновался и склонился над высоким препятствием.
- Видите того мужчину в конце зала? В тёмном углу? - Дориан тихо говорил служащему на ухо, при этом никакими жестами не пытаясь указать на "цель". - Вот он еще злобно зыркнул на меня только что, - и табун мурашек об этом оповестил, - он мой друг и по уговору сегодня он оплачивает вечер. Принесете ему счет, хорошо? - не смотря на вопросительную интонацию в голосе юноши, внушающие повиновение мысли прямым тоном указывали, что человек обязан согласиться. Кивок послужил ответом.
- Подадите вино на тот столик через три минуты. Благодарю, - уходя, он еще раз продемонстрировал свою улыбку.
"У меня есть три минуты," - парировало подсознания, понимая, сколько всего можно сотворить за это время.
Они  уже заметили его присутствие. Поглощенные ненавистью друг к другу или безразличием, они не могли проигнорировать присутствие кого-то, кто по всем меркам может быть для них опасен. Несмотря на улыбку на лице, сам бог любви становился невольником собственных человеческих чувств, яро завидуя в этом тому же тёмному братцу, которому всё было откровенно по барабану.
Глупые боги, даже спустя тысячи лет не могут простить друг другу обиды. Собственноручно сковывали себя цепями воспоминаний, на радость остальным. Держа их за эти цепи можно было легко вести узников в нужном направлении.
Эрос никогда не зацикливался на своём прошлом.
Был он виновником того, что Аид, царь Преисподней, неожиданно воспылал чувствами к кому-то столь светлому и доброму, как Персефона или нет. Случайно его стрела попала тому в сердце или нет. Виной тому его неумение держать лук или нет. Всё это, как и множество иных прохождений, оставалось глубоко в мыслях Эрота, и заглянуть туда он не позволял никому, даже себе.
Боги бессильны против человеческих чувств, это - их слабое место. Особенно сейчас, когда они столь близки к людям, как никогда ранее. Все свои глупости они совершали по вине этих самых проклятых чувств. То, что таило их сердце - это словно те три зернинки граната для Богини Плодородия. Они удерживали их, сжимали в тески, не позволяли глубоко дышать.
Сейчас он сам стал заложником этого, ненавидя своих собратьев всем своим нутром. Бог, несущий любовь, не должен быть таким и он это понимал, но ничего не мог с этим поделать. Скрипя зубами, улыбался. Предавал "родных" и работал на тех, кто слабее его самого.
Улыбка не сходила с его лица по одной причине - это была его попытка спрятать свои куты от чужих глаз. И сейчас он тоже улыбался, всё ближе и ближе подходя к столику, окутанному мраком. Аура юноши менялась с каждой новой мыслью, но оказавшись рядом, он излучал только дружелюбие, столь не присущее богам.
- Доброго дня, дамы, - поздоровался он, обращаясь к девушкам, а после, посмотрев на не-человека напротив, подмечая про себя, что "рожа у этого типа не меняется веками", - давно не виделись, брат, - проговорив последнее слово особенно слащаво и в придачу так же улыбнувшись, он напомнил себе маленького ребенка, которого обижали в детстве, он вырос, и сейчас делает вид, что ничего не было. От этой мысли стало противно.
- Если вы не против, я присяду, - внушая богиням, что они совсем не против его компании, юноша занял место кактуса, прямо напротив своего дорогого родственничка, рядом с молчаливой Стикс, которая явно находилась в какой-то своей вселенной. Обделив создание на её руках и заприметив, что оно сейчас куда темнее, чем вроде бы должны быть растения в этом мире, он невольно поморщился. "Так ты у нас теперь в садоводы-любители подался, братец?"
- Я, конечно, не профессионал, - осторожно касаясь растения и "окрапливая" то своей светлой аурой, Эрос вновь улыбнулся, задумчиво продолжая, - но мне кажется он слишком... глазастый, как на кактус.
Говори, говори, говори.
- Знал я одного циклопа, - как будто копаясь в собственных воспоминаниях, он вскинул голову вверх, - он еще Аиду шлем выковал. Это был Бронт. Или Стероп.
Говори, говори, говори.
Пока в твоём распоряжении минута-две.
Говори, поведай глупые сказки, словно бы это было кому-то действительно интересно.
Говори, и когда закончишь, они уже не будут помнить, с чего ты начал.
Говори, и ты сможешь их заплутать.
Говори, и они забудут о собственных мыслях, так как твой безудержный трёп будет отвлекать их.
Говори, и они воспримут тебя как болтливого дурачка, позабыв о настоящей сущности.
Говори, и ты снимешь с их сердца оковы.
- Я думаю, они будут польщены, если цветок Богини Клятв будут звать на их честь, - продолжая улыбаться, он обратил своё внимание на мужчину напротив.
Чернота вокруг уже начинала действовать на нервы. Эрос никогда не был любителем холодных сырых бездн, и уж тем более, если эта бездна сама к тебе пришла.
- Знаешь, братец, совсем не обязательно тащить за собой всю свою чернь, - улыбка, милая и скрывающая практически всё, словно он и правда очень рад повидать давнего родственника, - или ты настолько соскучился по своим щупальцам, что теперь с ними не расстаёшься? - она, кажется, не исчезала с лица юноши, никогда, как красивая маска на балу-маскараде. Он не позволял себе с ней расстаться, особенно когда рядом боги. Будучи скрытой причиной множества бед, которые когда-то свалились на их голову, умело прятался за общей миловидностью и беззлобием. Его голос звучал дружелюбно, как у старого друга, который подшучивает и подтрунивает, а феромоны дружелюбия распространялись, местами перебивая тьму или же сливаясь с ней.
Невидимый глазу бой, который можно только ощутить, и то не всем. И не смотря на то, что время безрезультатно бежало, он замолчал. «Наконец-то!» - можно было бы сказать.
Но спустя всего пару секунд их побеспокоил официант, словно развеивая сгустившиеся над столиком тучи.
Он указал мужчине на стол, выжидая, пока тот разложит бокалы по местам и оставит их вновь питаться гордой ненавистью и безразличием друг к другу.
- Ах, да. Увлеченный растением и неожиданным воссоединением с семьей, совсем позабыл о манерах, - изобразив на лице в этот раз виноватую улыбку, он потянулся рукой к вину, окутанному прохладой, уже не бездны, а обычного льда. - Дориан Берроуз, но для вас можно просто Эрос.
Еще одна ослепительная улыбка и легкое постукивание замороженной воды о металлическое ведерце, последняя кинутая фраза:
- Вина?

Неприятно, ох как неприятно натягивалась обстановка, казалось, еще мгновение - и вспыхнет искрами противостояние пустоты и любви, захлестнув мимоходом трех скромных дьяволиц. Будь здесь какой-нибудь поэт, лирик или философ, у него хватило бы материала на земную жизнь и немного на загробную - грех упускать такое противостояние вечных ценностей человечества. Но кому ценности, а кому - помехи, словно неприятный ком в горле вставшие на пути исполнения задуманного. И если Персефону Мелиноя пригласила сама - кривя губы, уговаривая себя, исключительно по необходимости, если прибытие Тартара богиня призраков не предугадала, но приняла, то Эрос возник внезапно, рассыпая вокруг лучи добра и обожания, которые слепили Мелиною почище фейерверка. Она не стала сопротивляться или притворяться, не стала сдерживать вспыхнувший на щеках румянец. Словно смутившись, опустила взгляд, сосредоточенно выравнивая складки кружев на рукаве, как будто это было куда важнее прочего. Не стала также и одергивать вскочившего далматинца - пес не мог выдержать такой концентрации силы и буквально сбежал за спинку стула богини, лихорадочно косясь на блондинистого красавца. Любая светлая энергия причиняла ему боль, и, не встретив строгого окрика от Мелинои, одержимый ползком перебрался под стул Тартара, жадно ловя ноздрями его запах.
Игра вышла на новый уровень. Сейчас Мелиноя уже не цеплялась за предыдущую идею скромно и мирно обсудить ситуацию в дружеской обстановке, и, сколько бы не трепался Эрос, богиня не могла вернуть себе то ощущение контроля над ситуацией. Однозначно, бабские посиделки с цветочками и щенками перерастали в небольшую шахматную партию, где игроками выступали Эрос и Тартар, а фигурами были незабвенные Мелиноя, Персефона и Стикс.
Вот только чего ждет Эрос, если на доске сплошь черные? Ни для кого, а точнее, уж точно не для Мелинои, не было секретом, что Эрот прислуживает её дражайшему папочке, и не секрет, что его выбор кое-кто весьма не одобряет. Выходит, сюда он пришел не девочек кадрить - поддержку искать. Хотя выглядело второе похожим на первое, и весьма. Несведущим лицам со стороны могло даже показаться, что Эрос за компанию готов соблазнить этого мрачного типа, и Мелиноя не бралась ответственно заявить, что это не так.
И сейчас Мелиноя выбрала для себя привычную тактику - один на один с теми, кто превосходит её. Она переводила взгляд с Эроса на Тартара и обратно, в который раз ожидая окончания краткого приветствия. Подобные ситуации не были в новинку не только для богини призраков, но и для Персефоны, которая, на этот раз вместе со Стикс, снова превратилась для Мелинои в предмет мебели. Сейчас она не видела смысла в том, чтобы играть в человеческие игры - пить вино, искрометно шутить и рассказывать забавные случаи со своими домашними любимцами. Нет, богиня могла потешить публику повествованием о том, как на днях (вернее сказать, на ночах, но люди так не выражаются) её свора выбивала какие-то факты из какого-то смертного - рутинное занятие, почти хобби. Могла поддержать светскую беседу, заставить адскую гончую выполнить несколько смешных трюков, улыбаться, отвечать на милые взгляды небезызвестного амура... Но её терпение осталось в Бездне, и вряд ли та захочет выложить свою давнюю добычу на общий стол, дабы иллюзия праздника жизни продлилась хоть еще немного. Да и при взгляде на постную мордаху Тартара можно было без сомнений сказать, что тому совсем не в кайф ловить волны любви от собственного брата.
И потому Мелиноя решила идти с места в карьер, брать быка за рога и прочая, прочая. Негромко кашлянув, она в очередной раз поправила лежащую перед ней салфетку и негромко же сказала, не обращаясь конкретно ни к кому.
- Я так вижу, речь зайдет о лояльности, - богиня сделала паузу, чтобы собеседники настроились наконец на нужный лад. - Поэтому хочу напомнить, что я предана Аиду, - Мелиноя позволила себе улыбнуться и словно бы смущенно трепыхнуть ресницами. - Как говорится, душой и телом, - снова пауза, на этот раз - полный нежности взгляд в сторону Персефоны. - И посему могу обещать, что наш сегодняшний разговор дойдет до повелителя без малейших изменений.
Заявление сделано, теперь богиня ждала ответа остальных. Сегодня она была привычно молчалива, и, как всегда, думала больше, чем говорила. А в данный момент она сильно сомневалась в умственных способностях Персефоны, с помощью бокала спокойно разглядывая её отражение.
Надеюсь, мамочка догадается втереться в доверие к Эросу, -  Мелиноя украдкой вздохнула, прикрыв глаза. - В противном случае придется мне. Думаю, это рассмешит даже Тартара.
Богиня улыбнулась Бездне, улыбнулась Эросу - с одинаковым градусом дружелюбия, но с разным количеством искренности. Подобные коктейли были её любимой забавой, а как раздражали благородненьких! Грех не почувствовать ответную реакцию, подобную тем, какими одаривала её Персефона.

Отредактировано Melinoe (2014-08-20 09:47:16)

Напряжение, назойливо висящее в воздухе и только усиливающееся с каждым мгновением, возвело непроницаемый купол, отделяющий их стол, за которым каждый был готов вот-вот схватиться за нож и вонзить его в спину другого, для пущего эффекта еще запустив вилкой в глаз, от всего остального мира. Воздух грозил взорваться, разразиться громом, а мир – треснуть напополам, вот только каким конкретно образом - пока ясно не было. Именно в этом и заключался смысл сегодняшней встречи. Короли жаждали обзавестись лишней парой пешек, которым было бы под силу пересечь всю шахматную доску всего за пару ходов, и за поиском таковых они отправили своих рыцарей, вот и все.
Персефона не была поклонником этой вечной дележки власти и борьбы за обладание и могущество, но у нее как-то всегда получалось оказываться в самом эпицентре событий. Очевидно, как бы сказали их друзья-индуисты, такова ее карма и Вселенная сама толкает Кору в пропасть, спастись от падения в которую ей удастся только в случае применения активных действий. Наверное, такая судьба предначертана каждому ребенку великого Зевса.
Персефона знала о нем. Там, где она жила, каждый слышал о Тартаре, но мало кто действительно видел его. Темная, объятая мраком бездна под царством Аида, такая же далекая, нескончаемая и неизмеримая, как небо. В ней нашли пристанище титаны, циклопы и самые немыслимые чудовища, Тартар в абстрактном понимании был ничем, и никто не знал до конца, какие же тайны он скрывает. Бог обращался в большей степени к ней, и Персефона буквально замерла от мысли, что никогда в жизни не имела дело с кем-то более древним и пугающим. Что там адский цербер, лижущий руки своей повелительнице, как послушный щенок, - вот, где был скрыт истинный страх.
- По всем правилам этикета мне сейчас придется солгать о том, что мне приятно с вами познакомиться. Как я понимаю, нам представляться нет нужды, - пожала плечами богиня, играя с гроздью черного винограда, изредка отрывая по ягоде и отправляя их в рот.
Но не только Тартар почтил их скромную компанию своим присутствием. К голове Персефоны вдруг прилила кровь, а щеки полыхнули румянцем. Не понимая, что происходит, она скользнула взглядом по все это время спокойно ужинавшим и ни о чем не подозревающим людям, и пришла в удивление: те, кто был не один, вдруг потянулись к рукам, а некоторые – и к губам друг друга. Внезапно нахлынувшая на зал волна любви вперемешку с холодом бездны создавало странное ощущение. Наконец, источник столь ярких перемен сам появился перед ними – ослепительный блондин, улыбающийся так широко и любезно, что Персефона невольно вспомнила о своих юношеских мечтаниях, которыми грезила до брака. Эта личность не нуждалась в представлении – Эрос, по его вине Коре пришлось обратиться к тьме. Его флюиды проникали во все, оседали внутри где-то по пути к сердцу, они заставляли сверкать все вокруг новыми красками, и от этого нельзя было сбежать. Красавец подсел к ним, привлекая к себе все больше внимания беззаботной болтовней. Об этом повелителе любви ходило много разных слухов, но Персефона увидела в нем отражение того, что было у нее, но не было ни у кого из присутствующих, - света. Этого хвастуна со стрелами роднило с Сеф то, что они оба были единственными, кто все еще старался сохранить крупицы типичной светской беседы и болтали, не умолкая. Он говорил так много, что у каждого за столом уже голова пошла кругом, но это не действовало на нервы Персефоне. Она не доверяла ему, как и никому за этим круглым столом, но пока что Эрот был единственным, с кем у Персефоны мог бы наладиться какой-никакой контакт.
- Я считаю, что такое обращение с растениями – кощунство, - задумчиво заявила богиня плодородия, оглядывая глазастый кактус, - Кактусам, как воздух, нужен яркий свет, - Персефона слегка взмахнула рукой, и с растения, на которое уже старательно воздействовал Эрос, немного сошла пелена тьмы. Разумеется, полностью исправить ситуацию у нее не вышло.
"Итак, что мы имеем, - говорила в уме Персефона, обводя каждого присутствующего взглядом, - Дьяволицу-отшельницу - раз, дьяволицу с раздвоением личности - два, дьяволицу поневоле - три, купидона-акселерата и необъятную пустоту с кучей угроз в облике вполне себе привлекательного брюнета с самомнением. А, ну еще адский пес и кактус. Что ж, если бы за самую пеструю компанию выдавали премию, то мы бы ее непременно получили. Мать честная, ясное дело, что они пришли не пообщаться, как, впрочем, и мы".
Обстановка накалялась с каждым сказанным словом. Присутствующие ненадолго замолкли, когда официант нарушил мрачную атмосферу и принес им ведерко с вином. Персефона потерла ладони, чтобы немного согреть их, и по залу прокатилась волна легкой дрожи. Богиня, прикрыв на секунду глаза, глубоко вздохнула и отпила прохладной воды из стакана. Не хватало только, чтобы ее способность к терракинезу начала шалить вопреки ее желанию. Благо, все было безобидно, никто из гостей или персонала не заметил едва ощутимой тряски, кроме, пожалуй, адского пса Мелинои, который обеспокоенно затрепыхался, и ее собеседников, которые предпочли не обратить на это внимание. Впрочем, это пока.
"Эти двое стали бы прекрасным дополнением к моей дипломной работе, ха, - только Персефона могла в такой ситуации думать о таких обычных мирских вещах, которые еще вчера интересовали ее больше всего на свете, казалось, что она так и старалась растянуть этот сладкий миг человеческой жизни, - Настоящая кладезь подавляемых фобий и комплексов, неприязнь друг к другу, а уж этот чудесный нарциссизм... Без сомнений, этот покровитель любви встал под знамена Зевса. Не понимаю, чего они ждут от меня. Разумеется, им известно, что моя позиция будет исходить только из того, какую сторону примет мой муж. И в этом-то вся проблема - я не знаю, что предпринял Аид. Ах, если бы можно было заранее узнать о его планах у этой... - Богиня бросила неприязненный взгляд в сторону Мелинои, - его ярой прислужницы. В любом случае, уверена, что даже ей он не раскрыл бы все в мельчайших подробностях, он слишком умен, недоверчив, ну, и мрачен для этого. Наиболее приемлемым вариантом сейчас было бы сказать, что я всецело на стороне отца. Мать, безусловно, уже пошла за ним, Зевс примет меня с распростертыми объятиями, а вот остальных - это вряд ли. Вероятнее всего, что Аид также лоялен ордену, все же братские узы - не пустой звук. Но, учитывая пример этих двоих и довольно неровные отношения моего царя с Зевсом, это звучит ужасно нелепо. Я вполне могу ошибаться, а ошибаться в данной ситуации опасно. Конечно, Аид в равной степени амбициозен, как и отец, перспектива, которую видит громовержец, его не устроит. Пойдет ли он на сговор с другой стороной, чтобы удовлетворить самолюбие? В любом случае, не сразу. И я не могу знать этого наверняка. Поэтому, - Персефона обратила внимательный взор на Эроса, - от меня требуется примкнуть к отцу, не иначе. Пользы от этого будет куда больше".
- Почему бы и нет, - с улыбкой ответила Персефона на предложение вина, исходящее от Эрота. Прикусив нижнюю губу в картинной попытке сдержать ослепительную улыбку, она старалась отвести взгляд. Внезапный приступ кокетства, напавший на царицу мира мертвых, разумеется, в основном исходил от назойливых флюидов божества любви и всех ее атрибутов, но и был подкреплен желанием обратить внимание блондина на себя и попытаться втереться к нему в доверие.
Эх, чего только не делает с людьми желание обезопасить себя и спасти свою шкуру, и в этом случае боги совсем не отличаются от своих подопечных. Не идеальные, вопреки сложившемуся о них мнению, наделенные целой коллекцией пороков, им были не чужды ревность, предательство и жажда наживы, и это делало их похожими на людской род куда больше, чем они привыкли думать.
Никто не спешил переходить к главному, кроме Мелинои, решивший не терять времени. Не оставляя попыток поддеть мать и в этот раз, она прямым текстом заявила о том, кому предана всеми фибрами души. Персефоны в ответ лишь якобы безразлично пожала плечами, пряча руки под столом, которые в ту же секунду непроизвольно сжались в кулаки. Благодаря ловкому трюку Стикс, ресторан отеля покинули все, кроме них. Хоть это и было необходимо, Персефоне все же было немного жаль, все-таки толпа людей создавала хоть какое-то впечатление причастности к обществу и защищенности.
- Вынуждена согласиться с нашей фокусницей, специализирующейся на неупокоенных душах, - сказала Персефона, вновь угощая себя виноградом без косточек, - Узы брака слишком много для меня значат. В любом случае, не вижу смысла ставить точку в этой беседе прямо сейчас.
Богиня вежливо улыбнулась мужчинам и обратила внимание на то, как Стикс старательно вырезала из яблока самую способную шахматную фигуру – ферзя. Нельзя сказать, что у нее это получалось с особым талантом, но доля иронии в этом была. Итак, кто же у нас сегодня королева в этой партии?
Стикс без капли сожаления съедает свое творение. А в этот момент за окном, кажется, вот-вот собирается хлынуть ливень.
- Господа, - тихим, но торжественным тоном заявляет Персефона, - Кажется, кому-то шах.

Отредактировано Persephone (2014-08-20 20:00:42)

Сколько еще это могло длиться? Будь у Тартара часы, он бы на них посмотрел и нисколько не удивился бы. Игра уже давно началась и сейчас был его ход. Такое стечение событий было не столь неожиданным, сколько почти удовлетворительным. Увы, ленивые фигуры не желали двигаться сами по себе, тая надежду оставаться на месте. Но что происходит с той фигурой, что не желает ходить? Ее съедают.
Преданность Мелинои была уже скорее прикрытием, чем искренним порывом, равно как и обязательства Персефоны. Интересно было бы узнать мнение Аида, но для Бездны, возле которой он провел практически все свое существование, оно было и без того ясным. Мелиноя же наверняка больше разделяла темные порывы души своего господина, но открыться при Эросе было бы весьма не безопасным для нее стечением обстоятельств. Что же поделать, здесь Бездна не имела никакой реальной власти. 
Дальше Тартар просто спокойно слушал. Откинувшись на спинку своего стула, он достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет, пока Эрос все о чем-то распинался, но при этом окружающая бездна поглощала каждый звук, доносящийся из его пустой головушки, которую он, безусловно, считал своим сокровищем.
Стукнув пачкой по столу, он выбил себе одну сигарету, прихватив ее губами и прикурив бледно-зеленым пламенем появившейся в руках зажигалки. Так он делал всегда, пока был человеком. В той его жизни было полно подобных мероприятий, вот только решал он их по-особому, вернее по-своему, а не так скучно, как это происходило теперь.
Когда речь в очередной раз зашла о кактусе, Тартар даже не заметил, но его малая часть в том растении бросив последний взгляд на всех присутствующих и издав звук на подобии "хик", растворилась в воздухе, возвращаясь в тартар, попутно прихватив и пожранный ею кактус, оставив лишь треснувший горшок, да горстку черной земли, еще кишащий, словно червями, бездной в нем.
Сделав затяжку и опустив свою бледную руку на голову бедного животного, что забилось под его стул, запрокинув голову, он выдохнул облако серого едкого дыма куда-то вверх, словно вулкан, выбросивший первое облако пепла.
Голова этого далматинца практически полностью помещалась в руке Тартара и он слегка ее сжал, заставив зверя взвыть. Это вовсе не было издевательством над животными, но его тело начало распадаться, обращаясь в бездну, как некогда кактус, только более медленно, начиная с верхних слоев его шкурки.
Стикс все также страдала своими причудами, которые Тартар, даже нехотя, но все же замечал. Наверное, ни один человек не смог бы выдержать такого. Помнить все что видишь, слышишь и даже ощущаешь. Наверное, по этой причине люди с такой силой практически всегда сходили с ума.
Если все присутствующие так хотят поиграть, но такие робкие, то Бездна им поможет.
Краем глаза заметив, как Стикс съела своего ферзя, он снова сделал затяжку, организуя новое облако и примечая, как весь потолок уже словно паутиной окутала его тьма. То что не было людей это очень даже хорошо. Меньше свидетелей - меньше проблем. Ему развязали руки, что не могло не радовать, если бы он мог радоваться.
- Господа, - тихим, но торжественным тоном заявила Персефона, когда Стикс съела своего "ферзя", - Кажется, кому-то шах.
Спустя несколько секунд тишины, ее все же нарушил тот, кто ее больше всех не мог выдержать.
- Знаете, разрушенный мир выглядел бы таким милым, но слишком скучным, не находите?, - заявил Эрос, вот только это уже не было частью его той приторно-милой болтовни лишь бы время потянуть, да мозги запудрить.
Дождь ливнем хлынул на улице, так что даже через окутывающую Тартара бездну, его было слышно. Где-то вдалеке возможно даже сверкнула молния и пронесся гром, но этого уже присутствующие заметить не успели бы. Пришло время двигать фигуры, как бы лениво ему это ни было. Однако, задание отца он должен был выполнить.
- Что-то либо существует, либо - нет, - задумчиво, но все же безразлично произнес Тартар, рассматривая выдыхаемые им клубы сигаретного дыма, - Либо вы определяетесь с выбором сейчас, - он сделал паузу, сбрасывая пепел с сигареты, - Либо нет. Вас.
Это прозвучало как приговор, однако не смертный. Тартар никогда не задавался вопросом, будет ли Аид его просить по крупицам собирать его горячо любимых пассий или нет. Хотя он всегда его считал умным, так что скорее всего - нет. Что касалось Стикс - на нее было все равно даже ее родителям. Жаль только нельзя было Эроса забрать, но это тоже не велика потеря.
- Я же не зря пришел на этот детский утренник, - произнес Тартар, кинув в сторону окурок, и когда он оторвался от прекрасного лицезрения дыма и бездны, пожравшей потолок и готовой ливнем разразится на всех присутствующих, как золотым дождем, на его лице словно трещина, прошедшаяся про мрамору, проскользнула улыбка. Всего на долю секунды можно было лицезреть оскал, который был при нем всю его недолгую человеческую жизнь и глаза, в которых было что-то помимо пустоты.
- Становлюсь нетерпеливым, когда долго нахожусь вне себя - словно извиняясь или издеваясь произнес он, показав всем руки, будто он сдавался. Вот только на левой загнулся один палец и бездна позади него словно живое существо вдохнула в себя практически весь находившейся в комнате воздух, а по стенам прошли жуткие трещины, вбирающие в себя все оставшееся тепло.
Девять. - он снова принял свой привычный безразличный вид и пустой взгляд, вот только Бездна вокруг собравшихся никуда не делась, только сгущаясь и пожирая все окружающее их.
Вопрос: каково было задание, данное Хаосом Тартару?

Отредактировано Tartarus (2014-08-20 21:57:24)

В окружающем бардаке она изо всех сил пытается высмотреть намеки на собственные весьма сомнительные идеалы. И пока не выходит, да и не выйдет никогда. Орден дракона предложит власть, а к ней Стикс не тянулась никогда. А Красный совет обещает рождение нового мира, но Стикс сомневается в том, что так уж счастливо сможет существовать мир, построенный на руинах своего предшественника. Тем более, её и так всё устраивает.
В своем решении она была уверена с самого начала - послать всех к черту и спокойно пересидеть волнения в сторонке. Была бы она особой более воинственной и решительной, всерьез бы задумалась над созданием своей фракции, обещающей демократию и процветание всему человечеству. Но как-то не срослось, тем более, она не уверена, что среди богов найдется так уж много человеколюбов. Но может быть, побывав в людской шкуре, боги изменились?
Мелиноя если и изменилась, то определенно взяла от людей не самое лучшее. Персефона... Персефоне наверняка очень шла людская шкура. Стикс чуть ли не родственную душу в ней чувствует, понимая, что та возможно тоже наслаждалась буднями простых смертных. Эроса Стикс никогда не знала, потому и не могла сказать, потерпела ли его личность какие-либо изменения. Может, он всегда был придурком. Но придурком обаятельным. Не поймешь, то ли его феромоны виноваты, то ли он сам по себе такой... завлекающий. Почему-то она уверена, что Тартар не изменился. Оставил свою человеческую личность позади, как ненужный пережиток прошлого, и позволил своей "пустой" натуре взять вверх.
Касательно себя Стикс уверена, что изменилась. Стала мягче, чувствительнее, и еще более ярко познала вкус вины. Чувствовать вину за то, что она была всю свою божественную жизнь чудовищем (в чем в общем-то не виновата, ведь она была рождена такой; у мрачных Никты и Эреба никак не мог на свет появиться златокудрый ангел, впрочем непонятно, как такое чудо получилось у Хаоса) - бесперспективно и глупо, но она переняла человеческую привычку поступать глупо и нелогично.

Чепуха в сумме своей дает усталость. Стикс в их теплой компании выступает в роли самого настоящего генератора ерунды, но отгородиться от этого не может еще и потому, что останется напряжение, которое тоже очень утомляет. Она не хочет начинать говорить, потому что понимает, что напряжение тогда возрастет и с уважением поглядывает на таких смелых Персефону с Мелиноей и фальшиво-беззаботно щебечущего Эроса.
Усталыми глазами она впитывает всё, что видит - лживо-доброжелательную улыбку Мелинои, стремительно приобретающую серьезность, мягкие и полные очаровательной женственности жесты Персефоны, каждое непринужденное пожатие плечами Эроса и сизый дымок, поднимающийся с тлеющего кончика сигареты Тартара.
Она трагически многозначительно молчит и скорбит по безвременно покинувшему её кактусу, который так и не успел стать то ли президентом, то ли шлюхой (если Эрос прав касательно имени), и даже по не совсем собаке Мелинои. Конечно, Стикс куда больше импонируют кошки, с которыми она до сих пор время от времени делится ужином, отдавая дань уважения людским привычкам, но и собаки ей не безразличны. Бедное животное, оно кажется прониклось к Тартару доверием, а он взял и сожрал её. Либо он знаток корейской кухни, либо настолько оголодал, что ему плевать, что жрать и присутствующим стоит радоваться тому, что их (пока еще) не употребили в качестве десерта. Впрочем, Стикс понимает, что нечто, настолько глобальное в своих размерах должно иметь хороший аппетит. Возможно, он испытывает голод постоянно - ненасытная пустота, которую не помешало бы чем-то заполнить.
Стикс изо всех сил пытается слиться с окружающей средой (у неё даже выходит, ибо всем наплевать даже когда она подает какие-то признаки жизни), её внезапно пробудившаяся глухота единым штрихом перечеркивает все самые лучшие слова, которые она могла бы произнести. Она тихо мечется в пространстве больной безвыходности, переполненной звенящей тишиной и её передергивает от осознания того, что стены сейчас могут видеть. Потому что их охватывает бездна, а бездна видит и помнит всё, и где-то во мраке прячутся тысячи внимательных глаз.

Болтливость Эроса заразительна. Тем более, оказывается, он способен говорить не только чушь - Стикс частично согласна с ним, руины мира были бы зрелищем крайне безрадостным. Она понимает, что это завуалированная агитация "Примкни к Зевсу, спаси мир от Хаоса!", но и сам Эрос должен понимать, что при Зевче мир может и останется на своём почетном месте, но прежним никогда не будет.
Он бы изменился даже без войны. Боги не привыкли скрывать своё присутствие.
Как-то отстраненно она думает, что Мелиноя та еще сучка, но она всё-таки права. Требовать сейчас от прекрасных дам немедленного и окончательного решения не слишком умно. Тем более, девушки, они такие ветреные создания, так стремительно меняют свои решения...
Она хочет закурить. Но своего курева нет, а просить Тартара поделиться сигареткой и огоньком даже ей неловко. Потому она лишь вздыхает с печальным лицом, теперь скорбя еще и по дурным привычкам.
Хищно перебирая белыми, почти противно-прозрачными пальцами скатерть, она произносит:
- Я соглашусь с Мелиноей. Было бы очень любезно дать нам подумать, - никого в общем-то не интересовал её ответ, но она таки разомкнула уста, пусть и сказала заведомую неправду, ведь для себя давно всё решила. Но по непроницаемому лицу не понять, врет она или нет. А если сердце чуть быстрее стучит - так это вполне можно списать на возбуждение от волнующей близости Эроса.
Больная ворона устало трет переносицу и встряхивает своими несуществующими пыльными перьями.
- Мне кажется, что я могу не принимать участие в дальнейшем обсуждении. Дать ответ сейчас я не могу, а протирать стулья мне некогда - нужно заказать поминальную службу по кактусу, - ей хватило смелости взглянуть на Тартара с долей осуждения, но едва заметно, - Так что я могу идти. - "Ну, или Тартар меня сейчас превратит в космическую пыль", мысленно добавляет она, стараясь смотреть на мир философски и убеждая себя, что умереть будет даже неплохо, не придется принимать участия во всей этой заварушке.
Несмотря на твердую решимость свалить, она не делает попыток встать и становится понятно - она просит разрешения. Уйти без позволения обоих больших братьев у неё явно не получится, тут же усадят на место. Если всё обойдется так мирно.
Она вновь устало вздыхает и глядит почему-то на Персефону - самое приятное лицо. В конце концов, не любоваться же залом, превращенным стараниями Тартара в декорацию к ужастику. И вроде бы ниоткуда не выпрыгивают монстры и маньяк с вилкой, нигде не завывает истошно ветер, а мурашки легионом маршируют по коже.
А где-то там идет дождь... Там наверняка лучше, чем здесь. И в это, кажущееся таким далеким "там" она очень хочет попасть поскорее.

Страх - одно из чувств, с которым боги не могли так просто смириться. Он расплылся по всему залу, словно и Бездна, распуская свои щупальца. Эрос, настроенный на спокойный разговор, как никогда остро реагировал на чувства окружающих не-людей, пытаясь уловить волны, которыми он подпитывается. И если всего парой минут назад девушки питали его жадную до пищи натуру волнами любви, пусть это и было вызвано его же феромонами, то сейчас их сковал страх. Фальшивая маска Мелинои уже трещала следом за стенами ресторана, Стикс так и не польстила гостей своим присутствием, продолжая пребывать в каком-то своём мире, а вскоре и вовсе засобиралась домой, а Персефона, как никто другой, выказывала свои эмоции болтливостью. В этом она даже была похожа на Эрота, вот только тот болтал, пытаясь замылить мозги окружающим, она же - пытаясь спрятаться от собственных неутешительных мыслей.
"Умеет же этот мудак шороху навести," - констатировал про себя факт бог, откусывая от красной дольки кусок и даже не моргая от его кислости - идеальный актёр.
Окружающая их тьма никак не касалась Эроса. Если Бездна - это пустота, то Любовь - наполненность, выходящая за свои границы, словно в полулитровый стакан пытаются уместить литру воды. Он не боялся пустоты Тартара не только потому, что никогда там не бывал, а и потому что его там пребывание губительно для обоих богов. Светлая энергия, идущая от бога любви, пусть и была далеко не щупальцами небезызвестного брата, но и сохраняла его от лишних соприкосновений с любимой семьей. Пожалуй, в собравшейся компании только Персефонея обладала подобной аурой, несмотря на то, что она всю свою жизнь провела в царстве Аида, она всё еще продолжала быть богиней со светом в душе. Но, увы, против старшего бога ей не выстоять.
Размышляя над тем, как же ему всё это осточертело и, продолжая есть красный плод маленькими кусочками, он говорит:
- Вижу, терпения в тебе поубавилось, братец.
Попытка вывести из себя окончательно? Возможно. Или же просто сказать что-то, чтобы не молчать? Тоже может быть.
В общем-то, ему было всё равно до общего расклада ситуации. Он не собирался никого превращать в ничто, или же сею секунду тащить за руку к Зевсу подписывать с ним договоры кровью. Он был бы не прочь кого-то трахнуть - это да. Хотя это желания присутствовало в ненасытном боге всегда. Ему так же не было дела до его братца, которого он так старательно пытался вывести из себя - это было скорее гнусным человеческим желанием, нежели какой-то целью. Даже если вся эта многоэтажная махина сейчас рухнет им на голову - у Эроса просто поубавиться список мест, где он может кого-то подцепить и зажать в кабинке туалета, очень тесной кабинке, к слову.
Нет, богу любви не было столь всё равно до всего происходящего. Ведь он был из того типа не-людей, которые очень быстро привыкают к другим, словно чувствуя в каждой живой, и не очень, душе, и не совсем душе, что-то родное, к чему он мог бы прицепиться и не отпускать никогда.
В Мелиное он увидел сестру по разуму - хитрая, игривая, она не из тех, кто будет брезговать лечь под кровного врага ради достижения собственных целей. Она не прогнется ни под чем и будет двигаться вперёд, скорее даже не так, она будет просто изгибаться так, как сможет, чтобы не сломаться, и, так или иначе, добьется своего. Уже не говоря о том, что она прирождённая актриса, которая прячется за красивой маской пустоголовой блондинки. Чем вам не Эрос в женском обличье? Родственная душа, с которой в обычной ситуации можно было бы наиграно поулыбаться и поболтать о всяком. Жаль они не встретились пару веков назад, когда вовсю бушевала аристократия с их фальшивыми балами - вот тогда они бы сошлись за бокалом игристого вина.
В Персефонее он увидел светлую душу, которая воистину наслаждается своей человеческой личиной и никак не желает вмешиваться в дела гнусных божков, пусть и видит, что это её затягивает как ничто. Она всё еще продолжала надеяться на то, что эта заварушка закончится хорошо не только для гнусных богов, которые просто грызутся за власть, но и для людей, мир которых ей так полюбился. Она была светлой личностью, которую то и дело затягивает тьма, но при этом она себе не изменяет, и это даже вселяло надежду.
Стикс - это отдельная тема. Богиня не из мира сего, совсем. Мир людей и мир богов - всё это чуждо для неё. Она была готова провести всю свою жизнь наедине с собой и, несомненно, воспользовалась бы этой возможностью, если бы ей кто-то позволил. Попросту уставшая от всей этой бойни, прижившаяся в человеческом теле, она всё же была куда мягче всех присутствующих здесь. И если Эрос прятал свои мысли за бесконечным потоком мыслей, то она - за собственным безумием и молчанием. Она из тех, к кому нужно долго присматриваться, чтобы уловить истину.
Даже кактус Дориан, который носил своё имя слишком короткий промежуток времени - Эрос счел этот жест как самую что ни на есть зависть со стороны братца, ведь тёмному растению всё же дали имя Эрота, а не гнусной Бездны - и он вызывал в нём тёплые чувства. Всё же его тёска.
Есть ли ему что сказать в этом случае о Тартаре? Конечно, ведь как бы тот не открещивался - их связывают нерушимые узы, носящие имя Хаоса. Не сказать, что Эрот мог проникнуться такими уж сильными чувствами к Пустоте, ведь та была его полной противоположностью, но интерес в его глазах увидеть было легко. Это было что-то вроде: "Так вот ты какой, конь морской?" Так или иначе человек, или не-человек, которого ты не видел пару веков, вызывает в тебе любопытство. И отнекиваться от этого нет смысла.
Потерять всё это сейчас очень глупо. И опять же - всё по вине Хаоса?
Не замечая, что говорит вслух, он бормочет:
- Вы можете хоть раз не следовать приказам, а думать своей головой?
Тяжело понять, относилось ли это к кому-то из присутствующих или даже к самому Эросу, но сказанного не отобрать.
Он вновь мило улыбается, пряча за этой улыбкой ядовито-кислую мину из-за вкуса кровавого апельсина. Смотрит на безразличное лицо Тартара, продолжая словно светиться в своей светлой ауре. В этих посиделках изначально не было смысла. Он надеялся хотя бы мило провести время с тремя очаровательными дамами, выпить вина и поговорить о садоводстве, моде или сладких десертах. А в итоге его руки окрашены красным и он пытается отогнать от себя и сидящих рядом девушек назойливые щупальца брата. Это как-то даже двусмысленно смешно. Он вздыхает. Говорит:
- Тартар, - впервые, наверное, за последние тысячу лет он назвал его не "братишка", не "братец", и даже не "мудачье", а по имени, - если тебе так хочется окрасить мир алым, вот, - он протягивает ему красный апельсин, сок которого растёкся по руке и в каком-то даже невоспитанном жесте капает на белую скатерть, - брызни себе в глаз. Покраснение тебе обеспечено, - он вновь улыбается, вновь и вновь. Только, внимание, это уже далеко не милая мордашка болтливого идиота.

Тартар скучен. Бездну не охмуришь, с Бездной не поиграешь. Единственный его плюс - одна Бездна точно знает, кому по-настоящему улыбается Мелиноя. Ну, а ежели не знает, то Хаос просчитался, посылая такого резидента. Поэтому богиня духов могла с чистой совестью снова вернуться к привычному образу, на этот раз - откровенно "черному". Пока каждый из их компании выделил Тартару несколько слов из своих мыслей, на лице Мелинои прямо-таки расцветало скептическое выражение, словно говорившее черноволосому "ну, давай, расскажи мне про свои щупальца, а то что-то я не очень понимаю, к чему ты клонишь". Она очень активно покивала в ответ на заявление Тара о её бессмысленности, словно действовала по принципу "с душевнобольными не спорят", а в конце уже откровенно нетерпеливо постукивала ноготком по столу, словно ей не терпелось что-то сказать. Будь Тартар человеком, его наверняка могло вывести из себя наглое поведение девушки, но это же мистер дно - так к чему сдерживать себя?
А вот для Эроса сыграть недовольство Тартаром было даже полезно, особенно если Персефона кажется ему той, кем стоит. А именно - аленьким цветочком, насильно пересаженным на неблагодатную, мрачную землю. Решит ли бог любви поработать садовником, тем более что был удостоен чести дать имя кактусу? Пересадить, полить... Персефона симпатична - грех себе в этом отказывать.
Кстати о кактусах - будь Мелиноя другой, она позавидовала бы ловкости Стикс, которой все же удалось превратиться в мебель. По крайней мере, последние пять минут она вообще не занимала мысли богини, и это было своеобразным достижением, учитывая ту серьезность, с которой Мелиноя оценивала ситуацию.
Тартар почти прозрачно намекал о том, что никого больше не держит. И, следовательно, можно было начинать действовать. Мелиноя надула губы и недовольно сощурилась, прямо как настоящая смертная блондиночка, которой вместо красненькой машинки подарили зелененькую.
- К черту твой пафос, - резко сказала она, откинув за спину волосы. - Ты мог бы и вести себя поприличнее. Это тебе не бар и не арена, чтобы вести себя, как неотесанный мужлан, - голос Мелинои звучал неожиданно грубо и уверенно, словно она была откровенно разочарована Тартаром. В каком-то смысле, так оно и было - ну кто его просил вмешиваться в столь приятный вечер? - Распустил свои щупальца, словно павлин какой, испортил люстры, сожрал мою собаку и после этого твердишь о любезности? - богиня издала короткий смешок, со смачным хрустом вогнала в недоочищенное яблоко нож. - Брал бы пример с брата, - упомянув об Эросе, невозможно было не глянуть на него с улыбкой. - Если уж вы решили устроить здесь президентские выборы, то как кандидат ты провалился, - Мелиноя прямо-таки получала извращенное удовольствие, говоря все это в лицо Тартару, и потому голос её звучал настолько искренне, насколько это вообще возможно. - В твоих усилиях нет никакого смысла, - в качестве окончания своей тирады богиня, не стесняясь, передразнила Тартара.
Наконец воцарилась тишина, в которой звук отодвигаемого стула прозвучал бы оглушительно, не слейся он с грохотом грома за окном. Мелиноя слегка удивилась, не замечавшая ранее грозы, и недовольно скривилась. Она-то собиралась еще раз прогуляться по городу, а ливень портил все планы. Прямо как Бездна.
- Еще и вечер мне испортил, - внезапно ляпнула девушка в продолжение своей пылкой речи. - Доброй ночи, - она неопределенно хмыкнула, снова глянув на каменное выражение лица Тартара.
Девушка несколько мгновений постояла, держась за спинку стула, словно вдруг разом устав за весь вечер. Мелиноя собиралась уходить и не боялась оставлять Персефону - в конце концов, она уже взрослая и сможет за себя постоять, пусть и выглядит по воле судьбы чуть ли не моложе собственной дочери. Богиня махнула рукой, сделав жест, словно отсалютовав, но не доведя его до конца, и молча развернулась к выходу. Поначалу она на самом деле шла, внезапно прихватив с одного из брошенных столов нераспечатанную бутылку вина, а затем, словно вспомнив о своих возможностях, остановилась и исчезла в воздухе, телепортировавшись куда-то, где явно намеревалась продолжить так и не начавшееся веселье.

Персефоне не импонировали те, кто не был способен чувствовать и отличать одно от другого. В мире было слишком много оттенков, и как же скучно, наверное, было жить, не замечая всей их гаммы. И пусть чувства и эмоции зачастую мешали мыслить здраво, она все же считала, что именно на них вот уже которое столетие стоит мир.
В сравнении с другими богами, с которыми Персефона состояла в том или ином родстве, она была весьма юной, но не самой младшей за этим столом, однако это не мешало ей чувствовать себя ребенком рядом со всеми присутствующими, и, к слову, это несколько уязвляло ее самолюбие. Все они были знакомы по крайней мере косвенно, а Персефону судьба впервые удостоился чести встретиться с Тартаром и Эросом, возможно, поэтому, среди всех она выглядела наиболее наивно, а, если точнее, как потенциальная жертва выбора, которой можно запросто запудрить мозги.
- Приказам? - богиня поднимает полный недоумения взгляд на Эроса, - Дело вовсе не в приказах, - говорит она, чеканя каждое слово. Она не знает, как у остальных, но у нее - точно.
Разве богу любви что-то известно о приказах? Звучит сомнительно, впрочем, это относится и к Персефоне. Он только и делает, что застилает людям глаза дымкой приятных сердцу чувств, при этом хаотично, без разбору. Им движет только жажда наживы и поиск расчудесного места под солнцем. Даже сюда он бы вряд ли явился, не будь в этом какой-то резон.
Тартар - дело другое. Безэмоциональный, апатичный, смотрящий на все так, словно ему ни до чего на свете нет дела, в том числе - и до борьбы за власть, в которой кто-то либо выигрывает, либо погибает. В этой игре есть только два пути, но, судя по всему, сегодня имелся и третий, который, в конечном итоге, все равно должен был привести к одному из вышеназванных.
- У тебя странное понятие о любезности, - усмехается Персефона, не смотря в сторону Бездны. Даже интересно, его кто-нибудь учил манерам? Ей хочется съязвить, сказать ему что-то колкое, ибо он позволяет себе слишком многое в их отношении, но в этом больше нет необходимости. Вечер безнадежно испорчен и так же пуст и бесцелен, как сам Тартар.
Мелиноя так упоительна и пылка в своем гневе, что это даже забавно. Вот только перед кем тут распинаться? Тем, кого она сюда позвала изначально, все равно, они бы даже согласно покивали в такт нетерпеливой речи богини духов, если бы у них было желание, а те, кто внезапно решил составить им компанию, вряд ли бы оценили по достоинству такое поведение служанки Аида.
Овечка. Так назвала ее собравшаяся покидать ресторан Стикс и, несомненно, была права. Простота и внешняя наивность Персефоны делали ее прекрасной мишенью для врагов, и так было всегда, как бы она того ни пыталась не замечать. Дело в том, что прежде всегда она была под чьей-то защитой, а теперь ей приходится обороняться самой.
Стикс гораздо мудрее, чем может показаться на первый взгляд, и этим она вызывает в Персефоне уважение. Пока та уходит, в голове Коры эхом отдаются сказанные повелительницей кошмаров слова о том, что ей следует поскорее убираться. "Беги со всех ног, овечка, беги, беги..."
Царица Подземного мира нервно сглатывает и оглядывает оставшихся за столом. В воцарившемся неловком молчании проходит пара мучительно долго тянущихся мгновений. Конечно, доверчивая девочка Кора, которую можно с легкостью обвести вокруг пальца, давно канула в лету, уступив место богине по имени Персефона, поэтому она не станет доверять никому из них. В конце концов, насколько нужно быть глупым, чтобы, не сомневаясь, пойти на это?
- Я думаю, в моем присутствии здесь и правда больше нет никакого смысла, - в качестве аллюзии на слова Тартара произносит Персефона, - Прошу меня извинить, - вставая со стула, она одаривает богов подобием улыбки, выражающей сожаление, - Я надеюсь, вы приятно проведете оставшийся вечер, чего я не могу сказать о себе. До свидания. Кажется, это принято говорить в случае не завершенного дела.
Персефона почтительно кивает обоим мужчинам и, делая несколько шагов, растворяется в воздухе, оставляя позади разрушенный Бездной ресторан и бесконечно испорченный ужин в тесном кругу.
Ей не хочется возвращаться домой, уж слишком насыщенным самыми различными чувствами был этот вечер, но и гроза не дает спокойно прогуляться по городу и очистить мысли, поэтому она решает отправиться в магазин, где работает, чтобы скоротать время среди пахнущих пылью старинных вещей и в очередной поразмыслить над тем, что ждет этот мир теперь, когда они пробудились и готовы явить ему свою мощь во всей красе.