Когда волк начинает философствовать за столом — пиши пропало.
Обычно он, правда, этого и не делает, потому и бедствие... Аут и философия натуры, на деле, тонкие, нежные и абсолютно несовместимые, пусть и одна из них неизменно стремилась к другой, рождая на свет прекрасные перлы, услаждавшие трудовые будни Анубиса. У него куда лучше получалось просто болтать, да и сам он без особого повода не желал делится своими внутренними умозаключениями.
Но сейчас он это сделал.
Инпу задумался. Дело дрянь.
До него только сейчас дошло, что Ути–Путя доныне презрительно относился не только к стульям, но и вообще к идее сидения: энергия этого существа не располагала к горизонтальному образу жизни. Для него утро, как и, в принципе, любое другое дело жизни, начиналось с традиционного совмещения пятидесяти видов деятельности. Обычно кухня оказывалась провонявшей завтраком, дымной и проветриваемой половину дня; стиралка заходилась судорожными приступами; возмущенно шипел утюг, фен; и где–то на закромах места жительства готовился к громогласному выходу пылесос.
А сейчас дом подозрительно пуст. Разве что чайник надрывается, пытаясь собой занять прежнее буйство бытовой техники.
И посреди всего этого Адам, развалившийся аки царь на замызганной табуретке, улыбчивый, как само солнце. Он сидел, тащился и нес какую–то пургу, не желая даже вспоминать о своих обыкновенных причудах по дому. Это попахивало бунтарством или наркотиками, так что...
Инпу насторожился.
Еды не будет. Офоис явно не готовился к такому повороту событий, пытаясь то ли перевести тему, то ли мягко намекнуть, что кое–кому неплохо бы взять часть домашних обязательств. Скотт начинал захлебываться от возмущения, а тут волчара ещё и размяк, сразу после неосторожно опущенной фразы. Ладно хоть, не шлепнулся. Попахивало горелым, но мелкий, не чувствуя опасного пригорания собеседника, отпустил про пепельницу и её чудодейственные самоочищения. Видимо, на прощание. Маленький ублюдок.
Теперь Инпу вполне закономерно рассердился.
— Дай сюда руки, — повелительным тоном произнес он, глядя на расклеившегося проводника.
Он мог, в принципе, и не просить его лапы, ибо прекрасно знал, что его ожидает. Но ему было жизненно необходимо видеть подтверждение собственных догадок, ровно как и проявить отцовскую суровость по отношению к этому маленькому обколотому куску мяса. Бог терпеть не мог помощника под кайфом. В этом было некое извращение, деградация и просто неспособность себя контролировать, в этом виделась слабость Офоиса к миру смертных.
Теперь злобный, как сама смерть (что было частично правдой) Анубис требовательно и сурово смотрел на нерадивого наследника, жалея, видимо, что не может дать ему крепкого ремня. Его младший товарищ смотрел тупым, но непременно счастливым, раздражающим взглядом. По ощущениям врежь ему — решит, что улетел в Нирвану.
Черт. Его. Дери.
Бросать курить с трех раз — не такая уж и плохая перспектива. Одно в жизни жаль: невыполнимая.
Через несколько минут бог снова вернулся с балкона, все так же сурово глядя на Адама и думая о своем. Набрал горячей воды из чайника, разбавил водой, излишне громко поставил на стол.
— Пей, — он порылся в аптечке, плюхнул на стол мочегонное. Упуаут верхом на табуретке больше походил на куклу–марионетку, у которой подрезали все веревочки. Интересно, о чем он думал?
— Пьешь, — он посмотрел на бога с презрением, — и жрешь.
В этом была даже некая забота со стороны Инпу. Его волновала судьба Аута, пусть и он испытывал тяжкое разочарование всякий раз, когда мелочь не выдерживала. Пожалуй, он прописал бы ему ещё клизмы. С перцем. Чтобы знала его рожа. Вроде бы, в предыдущий раз находчивый врач неделю прокалывал блондину обычный витамин С, намеренно целясь в одни и те же места. Будь Раки человеком, после такой терапии с месяц бы на жопу не садился. Как жаль, что эта профилактика ещё ни разу не срабатывала, пусть и приносила Ану какое–то таинственное садистское удовольствие.
Он отошел, отзвонился на работу. Нагнал с три короба, но ему поверили: полезно быть трудоголиком.
— Я останусь дома, — заметил он, надеясь, что нерадивый сынка его хоть как–то понимает. Встал за плиту. Одно обнадеживает: с плитой все в порядке. Достал сковороду, плюхнул туда яиц, молока и колбасы, применяя все свои кулинарные навыки на спасение судьбы омлета. Вскоре комната наполнилась запахом горелого. Инпу решил, что если хорошо посолить, то никто ничего не заметит.