О, благодать, спасён тобой
Я из пучины бед;
Был мёртв и чудом стал живой,
Был слеп и вижу свет.

  В воздухе пахнуло порохом, когда над низиной пророкотало два выстрела – оба удачные, к слову. Чувствуя, как наливается и тотчас исчезает синяк на плече, Дита недовольно скривилась – и от того, что пока не в силах адекватно справляться с современным оружием – все времени для практики не находилось, - и от того, что божественная сущность входила в свои права даже по этому, казалось бы, мелкому пункту. Остальные птицы взметнулись вверх, направляясь прочь из густых зарослей травы и мелких кустарников, повинуясь примитивному, но так отчаянно работающему инстинкту самосохранения. Впрочем, Хайнц не стал терять время зря, и вслед за оглушительным выстрелом, вниз полетел упитанный перепел.

  - Ищи, - отдав команду псу, Рейхард развернулся, смерив оценивающим взглядом Сольвейг. Видимо, картина ее неудачи пришлась ему не по душе. Конечно, лес был полон всякой живности, и идея с птицами была исключительно Диты. Во-первых, на кой им сдалась целая оленья туша, например? А кролики казались чем-то несерьезным. Во-вторых, в птицах всегда было нечто особенное – в отличие от людей и животных, они способны летать, и тех, кто откровенно пренебрегал этой возможностью, зло наказывала судьба в виде мелкой дроби.

  Машинально отряхивая колени от пыльцы растений, Дита упустила тот момент, когда ее спутник двинулся на восток, вероятно полагая, что даже его зверя не хватит на быстрый поиск трех тушек. Сольвейг поймала себя на мысли о том, пользуется ли он при этой своими способностями, или же чистым интересом.

  Охота казалась занимательной. И скучной одновременно, как ни парадоксально. На деле, здесь было куда проще, чем с другими обожествленными. И воздух свежий, и никакого лишнего шума, и, что главное – никто не пытается отчаянно доказать свои права на существование. Они либо есть, либо их нет. Хайнц потянулся к последней птице, застрявшей в рябиновом кусте. В конце-концов, это естественный процесс. Собрав все тушки, и перевязав их за горло, он пошел обратно, по направлению к их импровизированной стоянке. В конечном счете, они потратили совсем немного времени на поиск и выслеживание – всего пару часов, которые казались скорее отдыхом, нежели какой-то серьезной нагрузкой. Конечно, имея все преимущества божественной природы можно было бы запросто переловить весь лес и успеть на пятичасовой чай – вот только кому это нужно?

   Солнце уже медленно ползло к горизонту, а над головой, если хорошо поискать между верхушек деревьев – проглядывалось белое пятно луны на безоблачно-синем небе. Когда они только оказались здесь, шел мелкий, колючий дождь, так и норовивший забраться за воротник. Можно было бы, конечно, смахнуть это на подарок Зевса – но никто из Ордена, а уж тем более из Совета не располагал данными об их местонахождении. Да и если кто-то позаботился бы о погоде – то непременно обратил внимание и на хлюпающую под ногами грязь, которая так и норовила оставить охотников без обуви. Ну что же, каждому свое.

   Тишину нарушила Дита:
- Как думаешь, когда уже все… - она ненадолго запнулась, подбирая нужное слово. Понятное дело, над этим вопросом Сольвейг задумывалась и раньше, но чтобы получить правильный ответ, всегда следовало внимательно относиться к постановке, - закончится?
   Дело в том, что она уже привыкла, что желания Рейхарда неизменно соответствовали желаниям Хаоса – не то чтобы один находился в подчиненном положении у второго, но они далеко не всегда были единым целым. Задумывался ли сам Хайнц над этим? И если да, к какому ответу он пришел?

   - Разве ты хочешь, чтобы все заканчивалось? – если голос Диты звучал напряженно, то Рейхард ответил ей абсолютно буднично, как будто они разговаривали не о планах на предполагаемый конец света, а о ценах в ближайшей пекарне. Он словно ответил, и словно не ответил вовсе. Будто бы сказал «У них приятные слоеные пирожные», когда собеседник беспокоился о том, не поднялись ли там цены. Дорогой начальник всегда так делал, когда речь заходила о метафизических величинах, словно намеренно сбивал с мысли и заставлял размышлять о чем-то абсолютно другом. Его вопрос взывал к мыслям о том, как ей в этой шкуре, а Сольвейг оставалось только подернуть плечами, словно в который раз пытаясь ее стряхнуть. Нет, конечно, она уже давно привыкла, но… Боги в людях, люди в богах – все это казалось ей противоестественным, неправильным в самом корне. И сейчас, когда она уже давно стряхнула с себя мысли о тотальном разрушении и начала думать головой, она понимала как никогда лучше, что именно это – основа дисгармонии мира. Того, что привело его туда, куда привело. Будучи занятой этими невеселыми мыслями, Дита и не заметила, как они преодолели холм и уже даже спустились по тропинке к охотничьему домику, окруженному со всех сторон деревьями и горами.
- У каждой истории есть свое начало – потянув дверную ручку на себя, будто не вслух, а только в продолжение мыслей произнесла Сольвейг, - и свой конец. Это неминуемо.

   На небольшой остекленной веранде с их возвращением – дело тут в местной магии или в потоках ветра из открытой двери – кто знает? – в воздух поднялась пыль и, поблескивая на солнце, медленно кружила в адском для аллергиков танце. Крайне безмятежная картина погружала в тоску. Там была и усталость от подвешенного состояния, и очевидное им недовольство.

   Мертвые птицы были небрежно брошены на стол зашедшим вслед за ней Хайнцем. Когда тот принялся снимать ружье, Сольвейг вспомнила и о своем, поспешно его стягивая и отмечая, что сегодня невероятно часто отвлекается. Вот сейчас в голове билась мысль о том, есть ли в их божественных тушках та часть, выстрел в которую все-таки будет равнозначен смерти. Впрочем, вспоминая предыдущий опыт – Дита покосилась на грудь Рейхарда, а также вспомнила эксперименты с Эросом, – сердце точно не подходит.