• Персонажи: Фортуна (Atropos), Алан Руд (Chaos) | • События: кто бы мог подумать, что ход торгового корабля остановит кучка пиратов, дерзнувших покуситься, как оказалось, на сокровища куда более значительные, чем самые лучшие китайские шелка. Пираты же, в свою очередь, совсем не ожидали, что среди богатых находок окажется то, что всполошит особенно суеверных до мозга костей. |
В пучине морской
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться12014-11-22 15:27:15
Поделиться22014-11-23 17:08:43
Пахло солью, йодом и гнилью. Как будто сам корабль упрямо пытался превратиться в морское дно. Фортуна зажала чётки между двух ладоней так, что после ещё несколько часов красные пятна рисовали дорожку к её запястьям. Волны безжалостно били корабль по бокам, пытаясь то ли опрокинуть его, то ли просто разнести в щепки. Вода в трюме корабля доставала до пояса рыжей пленницы обстоятельств, сидящей в позе лотоса посреди своей камеры, принявшей образ трюма богом явно потерянного корабля. В который раз в своей жизни девушка мысленно повторяла: "Моё имя спасёт меня, Фортуна не просто на моей стороне, я и есть Фортуна". Убедить себя, что шторм - лишь часть её хитроумного плана по тому, как остаться в живых, было невероятно тяжело. В основном, из-за холода, от которого уже посинели губы, а каждая мышца дрожала так, что можно было бы вбивать гвозди. Парень с невероятно оригинальным именем Джо бегал то вправо, то влево - из-за паники или качки? - от чего мешал сосредоточиться на одной простой идее: "Я должна выжить".
На этот корабль юная преступница попала в качестве ценного груза, как ковёр или золото. Не потому что с целью продажи, а потому что не совсем законно. Известная в узких (читай: преступных) кругах, как одна из лучших воров и убийц-виртуозов, девушка приглянулась одному преступному... гхм, товариществу. И уж точно не в качестве сувенира.
Есть такое поверье у каждого народа: если демона напугать, он отступит. В качестве демона перед этим товариществом маячили свободные преступники. А вот пугалом для этих преступников должна была стать публичная казнь Фортуны или хотя бы просто громкая смерть. Такая, чтобы с размахом, выставленным публике кишечником или просто посреди дня. Обязательно, чтобы в первых рядах "представления" стояли дети, которые после смогут рассказывать своим детям о том, как безжалостен преступный мир, если не найти покровителя. Обязательно, чтобы свинцовые тучи цвета старых глаз и дождь пронзительно холодный и колючий. Обязательно.
И от этого было уже не уйти. Не из-за верёвок, которыми её связали, когда нашли. Не из-за прогнивших досок или примитивного замка. Не из-за юнца-охранника, что так робко улыбался рыжей. Не из-за команды, рассеянной и неуклюжей, что пыталась сейчас, словно лекари-шаманы, удержать корабль на этом свете. Не из-за всех этих факторов, а лишь из-за моря. Куда Фортуна побежит? По волнам в Новый Мир? Нет, разве что в древний, тёмный и старый, где покоятся тысячи таких же, как она. На дно.
А умирать не хотелось.
Доски скрипели так, будто вопили от ужаса, а наверху и правда вопили. И лишь тихий шепот преступницы, взывающей не то к богам, не то к самой себе, тонул в воде и пробивался тут же наружу, к облакам. Всё должно получиться, ведь она отреклась от прошлого, приняв единственно верный путь и имя. Всё должно разрешиться, ведь иначе быть не может. Сейчас Судьба обернётся, заметит её зелёные глаза, сверкающие по-кошачьи маняще, и остановится, уделив немного своего драгоценного времени её спасению. Сейчас, надо подождать ещё минуту, ещё полчасика, ещё час.
Холод сковывает тело крепче, чем любая сталь. Крики проглатывают разум девушки, как пилюлю или пирожное - легко, запивая водой, которая уже достаёт до груди.
Спасение здесь.
Но всякое спасение временно.
Шторм заканчивается, когда Фортуна теряет сознание, задушенная холодом, голодом и страхом. Она живая женщина, а не ртуть, и не может вечно опоясываться смелостью и рвением, а посему это позволяется. Даже слёзы не порок, если ты не претендуешь на титул мужа и права на силу. Джо практически нежно то толкает пленницу через прутья длинным металлическим крюком (девушка не знает, как ещё это определить), то практически кричит на неё, что отоспаться чертовка сможет в аду.
Нет, милый, в аду слишком весело для сна. Знаешь, какие речи иногда задвигает Дьявол? Так и хочется запрыгнуть на него и любить. Так и хочется верить в то, что муки - лишь миф. Так и хочется жить.
На корабле всё успокаивается и приходит в себя так, как приходит в себя человек или кошка после наркоза. В трюм спускается капитан, чтобы проверить цела ли провизия и груз, в том числе путешественница-нелегалка. Ей достаётся бутылка с алкоголем, сухая одежда и плевок, смыть который не сможет ни одно заклинание морских ведьм. Нет, Фортуне не стыдно и даже не страшно. Она жива, а значит, защищена. От чего? Черт знает, дайте отдышаться:
- Я почти согласна лечь с вами в постель, капитан, чтобы иметь возможность вскрыть ваш живот, - улыбаясь, как жена улыбается мужу-изменнику, произносит рыжая и кланяется картинно, чтобы проверить, где у капитана висят ключи, - вдруг там прячутся бабочки.
Он хочет её избить, изнасиловать и снова избить - это витает в воздухе вместе со всеми зловонными запахами, к которым Фортуна даже привыкла, что не нравилось ей ещё больше. Но капитан не решится, не сделает этого, зная, что каждое движение в сторону девки - это шанс дать ей сбежать. Море не рассматривается им как достаточная преграда, ведь он привык видеть его и жить с ним наедине практически. Глупость затуманивает разум порой не хуже чар или алкоголя. Верёвки теперь украшены ещё и цепью, которой крепят к полу ящики, чтобы чертовка не смогла по ночам ходить по трюму (не прошло и пары дней пути, как они догадались), и переодеться становится невероятно трудно. Хорошо хоть Фортуна успела сменить рубаху, а то так бы и сидела, голая по пояс, накинув всё остальное как шкуру - небрежно и совершенно не эффективно в борьбе с холодом.
Бутылка - неплохое оружие, но девушка даже не пытается его использовать, отталкивая стекло ногой в сторону заметно погрубевшего к ней Джо. Влияние капитана на этого юношу сродни влиянию отца на сына, что забавно и грустно местами.
Прощай, Испания, и здравствуй, Англия? Шторм должен был либо отнести их с проложенного пути непозволительно далеко, либо продвинуть к цели невероятно быстро. Оба варианта не нравились Фортуне и граничили с провалом, так что волноваться не имело смысла.
А чётки у неё отобрали, как старик-пастор когда-то отобрал веру.
Всё повторяется.
Пахло солью, йодом и гнилью. От соли закрывались глаза, от йода немного тошнило, а гниль - это где-то в районе сердца. Люди зовут это душой. Фортуне нравилось тешить себя мыслью, что она ещё не потеряна, что всё ещё впереди, но не так ли говорит себе каждый преступник? Я свободен! И кандалы защелкиваются так легко на его запястьях. Я чист! И кровь так и струится по его рукам. Я жив! И его труп сваливают в помойную яму на радость крысам.
Всякое спасение временно, но и всякая опасность тоже.
Её нашли как-то нелепо и быстро - так находят приключений, а не воровку. Стоило расслабиться на секунду, чтобы понять, что не стоило. Фортуна всегда избегала пособников, коллег и вообще любого взаимодействия, способного выдать её деятельность. Крала всегда тихо, убивала всегда без шума и спектакля. Почему же тогда виртуоз? Потому что убивала всякого, кого не заказывали и самыми разными способами. Очень долго в преступном мире думали, что сама рыжая девушка - это связной, передающий заказ настоящему "злодею". Может, из-за зелёных честных глаз, а может из-за хрупкого тела. Да и сама девушка ни за что бы не поверила, встреть она себя в первый раз, что ЭТО знаменитая преступница. Поэтому девушка удивилась, что капитан, найдя "нелегалку" в трюме, так быстро опознал в ней убийцу. Кто поверит, что она - гроза преступного мира? Ведьма - пожалуйста. Грешница - да за спасибо. Но вот убийца и воровка - подозрительно. Сама бы Фортуна не поверила и, если честно, надеялась на то, что власти Англии, увидев её, не поверят торговцу, а сама девушка сможет улизнуть. Конечно, надежда, как известно, давно покоиться в объятиях Лукавого, но эхо её пения всё ещё разносится по человеческим сердцам ветром.
И вот Фортуна расслабилась, пустив в своё окружение ребёнка. Спасённый от голодной смерти мальчик выполнял дела по дому, бегал к цирюльнику и радостно хохотал над шутками рыжей. Сердце смягчилось, разум поплыл.
Конечно, когда в дом ворвались и прижали мальчика к стене, он выложил всё, от корки до корки. О чём догадывался, что видел, что слышал. Всё. Не со зла или пренебрегая добром, что сделала для него приёмная мать, а просто от страха. Дети всегда остаются детьми, чистыми, но уязвимыми со всех сторон. Он мог бы быть чуточку смелее, он мог бы заплатить жизнью, но не стал. И Фортуна никогда не обвинит его в этом, даже на смертном одре - она выше этого.
Естественно, воровка попыталась бежать из города. В дом она даже не возвращалась - поняла издалека, что всё потеряно. Но зная "знаменитость" в лицо, найти её гораздо легче. Как минимум потому, что в тот момент жили они в богом забытой деревне, где все друг друга знали. А уж "новенькие" тем более бросались в глаза. Понятное дело, что Фортуне постоянно приходилось передвигаться, переезжать. Из одной страны в другую, из одного города в другой, из деревни в деревню. Чтобы никому не мозолить глаза, чтобы никто не запомнил, чтобы никто не вспомнил.
Но именно здесь была поставлена точка, именно в этой деревушке со смешными домиками и красивыми мужчинами.
Ну и ладно.
Бежать по суше было некуда, и девушка приняла единственное верное, но ужасно ограничивающее её решение - бежать по морю, сев на ближайший корабль. Добравшись до порта, Фортуна пролезла в трюм самого обычного торгового судна... Ну, а дальше вы знаете. Её нашли, опознали и связали. Для чего? Чтобы сдать властям. Кто-то в команде вроде как слышал, что за её голову один богатей в Англии даст не мало денег, а за живую воровку - вообще озолотит. Фортуна прекрасно знала эту историю, так как тем богатеем был её отец, но молчала, чтобы не спугнуть шанс добраться до родной страны вообще.
Наверху опять шумели. Желудок болезненно сжался и Фортуна забилась в угол, натягивая короткую цепь до предела и зеленея от желания очистить своё тело от алкоголя. Мысли плыли вместе с картинкой происходящего. Не евшая до этого несколько дней девушка охмелела как от яда, в смысле болезненно и без единого положительного эффекта. Хоть вешайся:
- Дай мне что-нибудь, вонять же будет, - хриплым простуженным голосом говорит девушка, цепляясь за деревянные стены корабля, словно якорь за скалы на дне, - не тяни, давай!
Джо был словно бы глух, но желудок говорил за него. Ещё пара мгновений и "опасную преступницу, воровку и убийцу" вывернет прямо на ещё влажные доски. Хоть убирать в цепях не заставят - уже хорошо. Ведь тряпкой и задушить можно! А капитан уж очень боится погибнуть от руки женщины, как будто вообще возможно погибнуть благородно.
Мужчины! Вечно придумают себе тысячу мифов, чтобы верить в один, но бояться ещё 999ти как самого бога.
Запах гнили усилился, а Фортуна, словно мешок с картошкой, упала в противоположном углу, вжимаясь в холодную стену. Ей было жарко и холодно одновременно. Черт возьми, теперь только чудо спасёт её от смерти, ведь если этого не сделает палач или море, то собственное тело. Погибать, так с песней.
И трюм наполнился тихим пением.
Отредактировано Atropos (2014-11-23 22:47:57)
Поделиться32014-11-26 20:45:02
Немало потрепанный фрегат «Гильберт», подштопанный перед отплытием из Португалии, являлся представителем тех модифицированных грозных судов, которых следует опасаться каждым мимо проходящим. То был волк в овечьей шкуре.
Маскируясь под обычного торговца, он в нужный момент представлял собой угрозу тем более внушительную, ибо неожиданную. Ничего не подозревающие корабли смотрели на дрейфующую неподалеку посудину как на обычное рыболовное, или же везущее дорогие товары с новых земель, судно. И когда то оказывалось критически близко, зачастую на оборону уже не оставалось времени.
Хотя подобная тактика уже успела стать известной, она всё еще неплохо работала.
Пираты целый век оставались главным бичом знаменитых судоходных маршрутов. Однако был в море враг куда более свирепый.
Буря разразилась к девяти. Капитан отметит её в своем журнале датой с 7 на 8 июня 1656 года.
Атлантический океан не впервые преподносил экипажу «Гильберта» подарок в виде грознейшего шторма. Каждому из его членов был знаком его крутой нрав; капитан же еще до отплытия готовился к тому, что «Гильберту» придется несладко. Несмотря на то, что доски корпуса были заменены, паруса заштопаны и починены, а днище очищено от ракушек, Алан Руд выходил в океан со скрипящем сердцем. Предчувствие — вещь необходимая каждому капитану; удачливому же капитану необходима и достаточная смелость противостоять всем предрассудкам.
Сердце подсказывало ему отплывать именно теперь. Алан Руд жаждал словить удачу.
Первый шквал настиг фрегат около восьми вечера в нескольких лье от острова Мадейра.
Поднялся сильный, но ровный северо-западный ветер, гнавший корабль в открытую часть океана. Штурман радовался этому от души – приказав поднять паруса, он вел «Гильберт» в центр одной из самых яростных бурь, которые вспомнит Руд. Выиграв четыре часа времени, судно мчалось вперед расшатываясь и хрипя, будто предчувствуя приближающуюся опасность. Это, впрочем, продолжалось недолго. Очень скоро попутный ветер перестанет так радовать команду – «Гильберт» всё чаще будет подбрасывать и кренить на бурных волнах, теперь жадно вылизывающих скрипучую палубу.
Все это время Руд оставался в своей каюте. Тряска и крики его мало волновали. Он знал, что его команда прекрасно справится с первыми неприятности, а уж когда станет совсем худо – за дело возьмется он сам. Делая короткие заметки в собственных записях, он был погружен в мысли о том, как бы награбить достаточную сумму для полного обновления «Гильберта» прежде, чем их настигнет конвой. Эти записи прерывались короткими взглядами на разложенную перед глазами карту. Маршрут, предложенный лоцманом, от неприятностей определенно не спасал.
И пока человек этот целиком и полностью занят своими тяжкими думами, мы можем обратить на него короткий взор.
Лицо его — теперь сосредоточенное и хмурое, было представителем тех живописных и темпераментных физиономий, которые обязательно западут вам в память. Острые выпирающие скулы вкупе с тонким упрямым ртом и высоким лбом были признаком ума в сочетании с упрямством, - качества весьма противоречивые, ибо одно всегда борется с другим. Черные, глубоко посаженные глаза смотрели пристально и жадно; такие же черные, но выгоревшие от палящего солнца волнистые волосы выдавали в нем либо испанца, либо португальца — натуру порывистую, страстную и мстительную. Это впечатление только дополнял упрямый, обильно заросший щетиной, подбородок.
В каждом его жесте сквозило резкостью и грубоватой прямолинейностью — этот человек никогда не делал чего-то без причины. Во всей его фигуре можно было разглядеть признаки решительной, непоколебимой натуры. Внимательный наблюдатель, впрочем, отметит некоторые элементы скрытности и осторожности в повадках капитана, о причинах появления которых можно только догадываться.
В какой-то момент фрегат так сильно накренился, что все карты, записи и чернила дружно скатились на пол капитанской каюты. Высокие, яростные волны бились о борт «Гильберта», азартно раскачивая его, как гигантский маятник; неукротимый ветер гнал его к отмели, чтобы завершить эту схватку в пользу разбушевавшейся стихии.
Океан свирепо чернел, и временами казалось, будто они с небом становятся единым целым — обе бездны поглощали друг друга и все, что было на их пути. Только при ослепительных вспышках яростных молний можно было разглядеть, как волны исчезают за стеной проливного дождя, а после с новой силой набрасываются на беззащитное суденышко.
То была неравная схватка.
Выскочившему на мостик капитану хватило полминуты, чтобы промокнуть до нитки. Дождь оказался ледяным, - как и брызги, шумно бьющиеся о палубу. Увиденное привело его в ярость:
- Вы что, с ума посходили?! – громогласно проревел Руд, силясь перекричать грохот неба и моря, - немедленно спустить паруса, болваны!
Он грубо выхватил штурвал из рук штурмана и сразу поразился силе ветра. Она была просто ошеломляющей. От каждого бушующего порыва штурвал резко рвало то в одну, то в другую сторону. Неподготовленным суставам пришлось бы туго.
Приказ прокатился по всей палубе, и моряки, не мешкая, приступили к его выполнению. Стоял ужасный грохот: в мачте и парусах ревел ветер, шумели накатывающиеся волны, с плеском скатывалась за борт вода, из-за густой пены только сильней походившая на взбешенного зверя. К тому же, непрестанно звенел и гудел такелаж. Фрегат стонал, рычал, хрипел в унисон разверзнувшейся вокруг адской какофонии.
Выворачивая штурвал, в какой-то момент Руд повернул фрегат боком к двадцатифутовой волне — этого было бы достаточно, чтобы корабль перевернулся.
- Святая Дева Мария, мы здесь все передохнем, как у черта на свадьбе! - завопил перепуганный штурман, с ужасом глядя на приближающегося монстра.
- Прямо в пасть Посейдону, - прошептал сам себе капитан. Будь у него возможность, он бы сжал на груди крест.
Сцепив зубы от напряжения, Алан продолжал выворачивать руль скрипящего, медленно разворачивавшегося «Гильберта». Казалось, это длилось целую вечность — от волнения сводило челюсть и не было сил даже разразиться бранью.
Паруса опустились.
Фрегат, наконец, развернулся. Нос его смотрел прямо на несущуюся навстречу смерть. Зрелище, представшее взору, было жутким, но восхитительно потрясающим. Грозно нависший над кораблем водяной монстр обещал погрести заживо всё, что с такой наглостью встало у него на пути.
Рев стал оглушительным. «Гильберт» начало трясти с такой силой, что, казалось, он просто-напросто разлетится в щепки. Нос его стремительно задирался вверх, некоторые бедняги, изможденные столь трудным испытанием, срывались, смытые водяными потоками, чтобы навсегда исчезнуть в грозной пучине. Но через несколько мгновений волна, будто смягчившись, относительно спокойно затянула на себя массивное судно — оно с тяжестью, в оцепенении, вынырнуло и победоносно качнулось, все же оседлав это морское чудовище.
По палубе прошлась волна радостных выкриков и свиста. Ужас и невыносимое напряжение сменили азарт и ликование. Но расслабляться было рано.
Становилось только хуже – ливень утих, и волны снова в полной мере набросились на фрегат. Яростно сверкали молнии, а гром был настолько оглушительным, что, казалось, будто судно очутилось в самом сердце Преисподней. Ветер к тому времени перешел границу 9 баллов по шкале Бофорта.
Битва со стихией продолжалась добрые семь часов. Руд отлучался от штурвала лишь для того, чтобы проверить шкоты, которые постоянно сносило в сторону из-за грубых порывов ветра. Ситуация достигла своего апогея, когда разом перевернулись несколько фонарей, и на палубе вспыхнул пожар. Матросы тут же стали носиться, как бешеные, стараясь побыстрей справиться с новой смертельной опасностью. Некоторые, замотав ноги в мокрые тряпки, топтали раскаленные доски, словно танцуя в этом уже более чем реальном аду. Другие набирали воду и с неистовостью плескали её на мачту. Однако масло упорно горело, и прежде чем потушить огонь, некоторым пришлось если не отдать жизнь, то получить серьезные увечья.
Позже выяснится, что потери оказались достаточно значительными. Поломанный рангоут, унесенный бурей один из парусов, продырявленная и расплавленная палуба с выбитыми и торчащими досками, почерневшими от пламени — только полбеды. Трюм был критически заполнен водой. И прежде, чем отдыхать, нужно было его откачать. Уставшая, поредевшая команда с трудом выдержала испытание. «Гильберт» был на плаву только чудом. Утро еще покажет, насколько плохи их дела, - Алан Руд не сомневался, что реальных повреждений было значительно больше.
Все смертельно устали. И когда буря, наконец, осталась черным пятном где-то позади, когда уже изредка покапывал слабый дождик, а волны мягко убаюкивали выживших храбрецов, все могли вздохнуть с облегчением. Где-то на горизонте розовело светило. Алан, только теперь вышедший из состояния возбужденного, лихорадочного азарта, моментально почувствовал отвратительный озноб и убийственную усталость. «Гильберт» дрейфовал где-то посреди океана. Полуживые матросы спали прямо на сырой палубе. Было тихо и холодно.