Он был очень интересным молодым человеком, насколько вообще могут быть интересны люди. Такой живой, непоседливый, растрепанный, он словно бежал вперед, обгоняя не только прохожих, но и самого себя. Он был интересен своим мышлением, своими вспышками гениальности, которые встречал с детской радостью. Изредка начинал что-то декламировать со стеклянными глазами, распахнув руки так, словно грозился забрать весь кислород этого мира, но чаще он просто прерывался посреди дела, разговора, задания, доставал какой-нибудь блокнотик и судорожно записывал пришедшие в голову мысли. Он выделялся среди толпы настолько ярко, что привлек божественный взгляд.
Хотя, если говорить начистоту, нашла сие чудо не Мелиноя, а Лана. Поверхностное знакомство, редкие случайные встречи в университете, а затем - бах, вспышка, смена власти, и вот уже привычное окружение рассматривается с новой стороны. Прошлые друзья-товарищи отправляются в кладовку, а новые способны стать основой для цирка, фрик-шоу или же какой-нибудь пьесы. Они не знают о том, кто ими интересуется на самом деле, так наивно смотрят в глаза, видевшие уже сотни тысяч таких же смертных, как они, раскрывают свои мысли и душу существу, которое ловит их еще до того, как сокровенные слова слетают с дрожащих губ. Кто она для них - друг, знакомая или, может быть, враг? Каждый однажды почувствовал холодное прикосновение, после которого миловидная светловолосая девушка вдруг улыбалась своей неизменной улыбкой, словно бы немного удивленной и такой мягко-растерянной. Мели знала, что ждет их, и допускала их в свой круг лишь потому, что они не догадывались о печальном будущем, но жили так, словно оно наступит уже завтра.
Концентрация воли и жизни будоражила нервы, заставляла поддерживать беседу, смотреть с неподдельным любопытством, слушать сбивчивую и вдохновенную речь, спорить о смысле жизни, смеяться над грустными шутками и сопереживать мелким горестям. Человечество плотно проникало в тело и душу богини, и она находила вероятными для себя два варианта - отправиться страдать по потерянному прошлому в монастырь либо остаться в прежнем русле, изучая мир, в котором ей лишь предстоит выжить. Осторожность и звериная тяга к оттягиванию смертного конца была едва ли не единственным, что роднило её с человечеством, и, не зная иного пути, кроме как бороться, Мелиноя вела себя скрытно, не ломая уклад жизни настолько, чтобы выделяться на фоне обычных людей. Всего лишь каплю успешности, всего лишь пара шагов в сторону - и она уже не богиня и не человек. Человек с пробужденным внутри себя богом или бог, прячущийся в теле человека? Разница между этим, вроде бы такая небольшая, рождала множество нюансов и порой мешала определиться с точным решением. Мелиноя периодически "подвисала", раздумывая над, казалось бы, банальным вопросом, не могла сделать очевидного выбора и иногда злилась на совершенно нейтральные фразы и шутки. Привыкала, адаптировалась, но снова совершала мелкие ошибки.
И иногда от всего этого хотелось отдохнуть. Именно поэтому она и сидела за столиком в баре, слушая эмоциональные и не очень разговоры своих подопечных, негромкую, иногда нескладную музыку. Изредка взгляд богини падал на сцену, освещенную на удивление тускло, подмечая сменяющихся музыкантов. Несколькими минутами ранее она узнала, что это все не случайно - якобы любой может выйти и показать себя, ненадолго раскрыться немногочисленной публике, проявить талант и кротко блеснуть решимостью. Иногда у них получалось. Чаще - нет. Мелиноя устала глядеть на взволнованные и наигранно спокойные лица молодых "талантов", устала от музыкальных экспериментов. Богиня почти полностью погрузилась в незамысловатую беседу, изредка вставляя нейтральные реплики и стимулируя собеседников спорить о чем-то возвышенном, тихо поругиваясь и щуря глаза. Её завораживала подобная болтовня, по её мнению, не несущая никакого смысла, но в то же время такая важная для людей. Желание навязать свое мнение, перебороть чужой вкус в угоду собственным, даже в крайне дружеской компании бороться за право считаться самым умным, самым лучшим и самым красивым... Стремление, столь яркое, сколь и быстротечное. Мелиноя сидела в окружении скорых покойников. Вот эта рыженькая скромная девушка, первый год обучающаяся на одном с Мели факультете, через неделю попадет под тяжелый грузовик. Эффектно, ярко. Богиня намеревается оказаться рядом и не упустить её из своих рук - слишком уж красив её голос. Его можно слушать вечно, так почему бы не задержать эту пташку, скажем, на пару веков? Рядом с ней сидит очень милый мальчик с глазами воина, он не верит в богов, не верит в совпадения, не верит ни во что, чего не может доказать его наука, его техника и его непосредственное участие. Он наиболее яростно отстаивает свое мнение, изредка стучит ладонью по столу и хмурит слишком тонкие для мужчины брови, нарочно понижая голос, чтобы все притихли и его наконец услышали. Три дня, банальный долг окрасится алым, кажется, в этот день как раз будет новолуние.
И этот очень интересный молодой человек, ох, он и сейчас царапает что-то на салфетке. Удивительно, сколько было, есть и будет на планете гениальных поэтов, которые точно так же сгорят и не оставят после себя ничего, кроме исчерченных буквами огрызков бумаги. Его срок - сегодня, этот вечер. И его слова Мелиноя ловит с особенной жадностью, её взгляд дрожит, ловя мельчайшие движения. Такая умиротворенность, такая небрежность! Никаких заунывных мыслей о вечном, составления завещания, белых чистых одежд... Сейчас он смеется, но уже через несколько часов его смех будет слышать лишь она. Ах да, Мелиноя не собиралась покидать друга в такой ответственный момент. Друзей ведь в беде не бросают.
Снова аккорды, снова гитара. Богиня сегодня слышала не одну песню, и предыдущий артист её радовал куда больше - скрипачка, почти не боявшаяся публики, сыграла поразительно веселую мелодию. Будь бар более пьян и свободен, толпа бы пустилась в пляс, но зрители остались на местах, лишь немного взбудораженные. И вот - снова гитара, снова четкие аккорды, снова заплетающаяся меж струн и пальцев мелодия. Немного странная, будто бы смутно знакомая, она отвлекает разум от слов и заставляет развернуться к сцене. Мелиноя из какого-то необычного порыва упрямства не разворачивается, хотя и очень хочет. Пытается угадать, как может выглядеть играющий. Мужчина? Женщина? Каков возраст? Эта игра неожиданно завлекает её, но все удовольствие портит незабвенный молодой человек. Он сидит напротив, отстраненно наблюдает за творящимся на сцене и молчит. Неестественно, неподвижно. Как и прочие соседи по столику - замерли, прислушались, словно кролики уставились за спину богини. Она же тянула время, боковым зрением подмечая, как затихает и замирает остальная публика, сидела ровно и спокойно, помешивая давно остывший кофе, будто бы и вовсе не слыша ничего, словно беседа прекратилась по расписанию. Как будто так и надо.
А музыка дразнила, словно нарочно затихая на интересных местах, маня наклониться ближе и прислушаться. Как отдельное, живое существо, хотела быть познанной и услышанной, хотела быть везде, проникать в людские сердца и заставлять их биться в новом ритме. Нет, на ум Мели никак не желал приходить ни один известный ей, кто мог бы создать нечто подобное, и под натиском она сдалась, кокетливо звякнув ложечкой о блюдце. Богиня спокойно развернулась, словно лишь сейчас заметив, как прикованы к сцене чужие взгляды, и небрежно уперлась подбородком в кулачок, из-под соскользнувшей пряди рассматривая незнакомца. Посмотреть, как говорится, было на что, но внешность, слепящая и необычная, не столь интересовала Мелиною. Гораздо интереснее было то ненавязчивое давление, что излучала эта тонкая фигура, щекочущее нервы ощущение близости и родства. Интуитивное чутье, не очень часто пробуждающееся в ней, еще ни разу не ошибалось, и можно было с полной уверенностью сказать, что она лицезрела нечто божественное. Если бы не музыка, рождающая столь умиротворенное и расслабленное состояние, Мелиноя наверняка бы напряглась и с большей вероятностью избежала бы встречи, скрывшись даже в том случае, если бы её заметили. Взгляд Мели, словно бы устав от напряженного дня, казался потухшим, но следовал за каждым движением пальцев, будто изголодавшись по подобным картинам. За спиной раздавались перешептывания, такие невнятные, как если бы доносились из-за закрытых дверей, отрезающих от окружающего мира двоих - зрителя и его бога.