Белые стены обволакивают меня, точно в муке, будто я будущая котлета, которую бросят в рот ненасытного мира. Больше жаркого из человеческих сердец, больше хлопьев из ногтей, больше семечек из зубов, где салат из пальцев младенцев, и почему так мало бесподобного женского масла? Ещё-ещё! Побольше перемолотых костей, чтобы чувствовался приятный хруст, побольше лёгких закусок из вяленых старческих очей, где гамбургеры, булочками которых являются потресканные пятки? Ну же, подкиньте ещё, подкиньте меня в его блюдце без каёмки, пусть перекусит.
Месяц тому назад я вспомнил, что меня зовут Давид. Каковы было моё удивление, когда спелые медсестрички заботились обо мне, обращались на это имя, а я думал, что у них не всё в порядке с головой, что, быть может, они так пытаются себя успокоить, потому что их парней звали Давидами, и все ушли от них, изменили или были измененными. Я думал, что так они хотят заполнить ту пустоту, которую эти Давиды создали. Но нет. Оказывается, я был единственным Давидом в их жизнь, единственным, кто трахал их, будучи связанным по рукам и ногам, в секрете от санитаров и главного врача. И они хорошо ко мне относились, зная, что вечером их ждёт моя дрель. Правда, приходилось справляться в тайне от других медсестер, они ревновали меня друг к другу, а значит, пока две вышли покурить или на осмотр, я копался в щели третей, и так до тех пор, пока эти стерляди белохалатные не насытятся мной.
Не глядя на все плюсы моего пребывания здесь, в затхлой психиатрической лечебнице, - радоваться я не мог. Слишком много минусов, которые мешали мне вдыхать на полную грудь, слишком много запретов, которые я всячески нарушал, сам того не ведая. Мне никто не говорил о том, что нельзя рисовать на стенах, но я это делал; из лобковых волос, нити и зубочистки - я создал кисточку, а из свежего пореза на ладони и бледно-салатовой зубной пасты - краски. Порой мне удавалась выпросить обрубок карандаша у медсестер, предварительно отработав.
Моим холстом был белый, слегка заплесневевший кафель сортира; слишком влажный, но мне это нравилось, мне нравилось, что краски движутся вольно, скользят так, словно они устроили лыжные гонки. Эти подтёки были ничем иным, как изюминкой моего шедевра, и я за него поплатился. Во-первых, с меня выбили всю мою гениальность два санитара, чуть ли не затолкав в зад дух Ван Гога, Боттичелли, Караваджо, Рембрандта, Дали и Пикассо, а во-вторых, вкололи мне что-то такое, что сделало из меня овоща ровно на сутки, что-то такое, что заставило меня после этих суток быть жутко напряженным параноиком.
Помимо злых санитаров, которые устанавливали свой порядок, были ещё иные персоны, который находились со мной в одном корпусе и тоже командовали, они к персоналу не относились и были такими же шизиками. Вообще, умалишенных всего три типа: квадраты, треугольники и круги. Первые - это те, кто держится особняком и постоянно сам себе на уме, можно сказать, что они стоят на грани треугольника и круга. Вторые - такие как я, более благоразумные и понимающие что к чему. Третьи - те, кого можно смело назвать сорняками, они пускают слюни, писают под себя, на себя, на других. Слабо ориентируются в пространстве и безотказно выполнят приказы. Так или иначе, адекватных здесь нет, но есть те, с кем можно хоть как-то разукрасить дни.
Вот Пол. Ему сорок пять, он девственник и хронический долбоёб в добавок. А ещё у него жена и двое детей. Мёртвая жена и два недоноска, которые ему достались от верующей во что-то там мертвячки. Как он мне поведал, жена умерла в день свадьбы, перед брачной ночью; он остался пьяным и со стояком, а потом заполучил сдвиг по фазе. Я долго думал над его случаем, расхаживает по коридору, где смелый сэр Томас сражался с драконом-глав.врачом, замахиваясь на второго шваброй, а санитары, точно хвосты чешуйчатого, контратаковали. Пол не был кем-то таким, кто мог бы вызвать рвотные позывы у дам, он просто был тряпкой. Половой, туалетной, тряпкой, которая робела и мямлила себе под нос, и тупо таращилась, и таяла, точно пластилин на палящем солнце. Наверное, чтобы заговорить с кем-то из обладателей сисек хотя бы первого размера, ему нужно выпить водки, а потом скакать с неё на коньяк и шампанское, и то, он вряд ли выдаст что-то толковое помимо: а я тут хубба-буббу жую, хочешь? А потом он вытянет жвачку изо рта и протянет, мол, угощайся, мне для тебя ничего не жалко. Я часто ему предлагал воспользоваться ненасытными медсестрами, но он смотрел на меня так, будто я заявил всему индуистскому обществу, что имя мне - Шива. Боюсь представить, что будет с бедным мужиком, когда ему на ухо шепнут пару извращенных словечек, он же в кому падёт. Однако его сдвиги не мешали нам общаться хоть как-то и, сказать по правде, он был единственным моим другом здесь, пусть он и пялился на меня бараном, часто заикался, нёс неведомую ахинею, ловил припадки гнева, - таких искренних людей я не встречал.   
За то время, что было проведено в этом месте, я понял - время течёт как сучка. Сегодня день моего освобождения и все рыдают, шлюхи-медсестры, гиббоны-санитары, геометрические пациенты, вип-пациенты, заплесневелые стены, моя смирительная рубашка, которую напяливали на меня в случае непредвиденных обстоятельств, где я прыскал слюной, брюзжа, переходил на ораторство непонятной околесицы и без особых координат махал конечностями.
Итак, подведём итоги моих оздоровительных каникул: я почти забыл, что такое никотин и алкоголь, это можно назвать плюсом, но я прочно уверен, что первым делом нажрусь в тартарары и выкурю не только пару сигарет красного малльборо, но и плотный джойнт, чисто для того, чтобы понять - я свободен. Меня не будут сдерживать грани чего-либо, я не буду просыпаться перед рассветом в холодном поту, будучи уверенным, что вскоре нагрянут злосчастные санитары. Также я обнаружил страшную тайну, и, если бы я о ней заговорил на комиссии, то вряд ли бы вышел из этого пансионата "Ромашка".
Вот он я - аккуратно выбрит и даже приглажен, сбрасываю выданные мне личные вещи в сумку и думаю, что все вокруг идиоты. Мне говорят, что нужно пройти в главный холл, они говорят, что за мной должны зайти, и по-видимо, это моя девушка. Медсестры, которые порхают около меня и главного врача - ревностно ахают. Я с ядовитой ухмылкой не удивляюсь тому, что идиоты - слабо сказано, потому что у меня нет девушки, но такая ситуация лишь подогревает врождённое любопытство.
По моему телу растекается птичье ощущение, я будто бы парю над землёй, и мне хочется послать всё к чёртовой матери, выгрести отсюда и поскорее закурить. Я знаю, что вы за такую возможность покинуть привычку отдали бы многое, но вы не я, вы и на йоту не поймёте моего стремления к бескрайним просторам ничего. Мне хочется броситься в миксер, чтобы меня разбросало кусочками, а вы стараетесь накопить побольше, накопить всего и сразу, не в себе, а для подоплёки себя, и между этим не видите правды. Свобода - в утратах.

Отредактировано Shiva (2014-11-17 15:57:29)