• Персонажи: Eros, Chaos | • События: слежка за Эросом велась с самого его обнаружения, но никаких активных действий со стороны Ордена до этого момента не поступало. Теперь же все обещает измениться, ведь пришло время встретиться с заказчиком более чем требовательным. |
2015; родственники
Сообщений 1 страница 11 из 11
Поделиться12014-11-01 19:26:36
Поделиться22014-11-03 23:27:30
Once upon a time
Or so the story's told
Everyone lives happily
As the end unfolds
Forever sweet
And never ending
Hypnogaja - Lullaby
Сон. Если представить, что всё происходящее всего лишь сон, кошмар, станет ли легче? Воспринимать этот мир. Всё - обычный кошмар. Только наяву.
Когда тебе снятся кошмары - сцены из какого-то ужастика, просмотренного перед сном, или же позорный момент из жизни, который всё никак не затеряется среди прочих размышлений. Всё это приправлено изрядной порцией подсознательного бреда.
Страшно, противно до мурашек и тошноты. Не можешь пошевелить и пальцем, не можешь дышать, а во сне пытаешься убежать, скрыться, пусть и не получается.
Ужас хватает за ногу, костлявой рукой, тянет, сжимает до боли. Ты чувствуешь это. Подсознательно. Настолько, что проснувшись в поту, ощущаешь, явственно чувствуешь тупую боль. В руке. Ноге, которую подвернул, падая во сне. В голове, в которую пробрался скользкий страх.
Да. Ненависть и страх - вот самые сильные чувства, которые только может испытывать человек. Это не любовь, не радость. Отнюдь. Страх и ненависть могут походить от великой любви, являясь при этом ей полной противоположностью. Но они всё равно сильнее. Как ученики, превзошедшие своего учителя. Как дети, свергнувшие отца.
Со временем ты забудешь, кого трахал, с кем проводил сладкие ночи, и даже дни, кого любил. Ненавистных же будешь помнить всегда.
Невозможно полностью очистить душу от ненависти. Как не старайся. Она словно крепко въевшаяся слизь, даже смыв которую, оставишь след.
Ты никогда не забудешь тех, кого ненавидел.
Это как со сновидениями. Разве не странно, что хорошие и приятные сны мы так быстро забываем? Иногда даже не успевая вспоминать. Да что там, мы их можем даже не заметить.
Но кошмарные ноты, картины - они еще долго терзают воспоминания. Приснится тебе погоня, убийство, смерть близких или элементарный повседневный бред. Ты проснёшься с мыслью: «Что это только что было?». Будешь или не будешь размышлять о значении своего сна на протяжении дня, даже недели. Полезешь искать истину в многочисленных сонниках или нет. Но ты его не забудешь. Эти красочные картины будут всплывать в сознании в самые неподходящие и неожиданные моменты.
Сон и мысли о ненавистных.
Они будут мешать, например, доверять людям.
Но, это ведь не означает, что видя кошмары, мы перестанем спать? В страхе увидеть очередную шутку подсознания, мы ведь всё равно засыпаем. Потому что нам это необходимо. Как и люди, которых мы будем ненавидеть. Потому что тогда мы не познаем любовь. Нам просто не с чем будет сравнить эти чувства. Человек не сможет любить, при этом не ненавидя.
Странная борьба противоположностей, но она необходима.
Эроса никогда не убивали во сне. Сколько бы кошмары его не мучили. Они всегда пытались его убить, но так и ни разу не осуществили своей задумки. Он всегда просыпался на самом пике своего кошмара. Когда уже давно не начало сновидения, но еще и не конец.
Наверное, такая безнаказанность добавляет уверенности.
Какая разница, что случится, если ты не умрёшь? Ведь всегда будет шанс исправить ситуацию. Повторить. Попытаться снова. Или отомстить.
Жажда жизни или глупость?
«Спой мне колыбельную»
Если отнестись к своей жизни, как к плохому сновидению, станет ли легче?
«Тогда мне приснится хороший сон»
А знали ли вы, что эротические сны тоже приписывают к кошмарам?
«Споёшь, и сон станет куда приятнее»
Значит, кошмары - это не всегда плохо? Если тебе, конечно, не приснился твой уродский сосед, которого и в обычных-то ужастиках увидеть не хотелось бы.
«Это всё ложь»
Почему жизнь не может быть сном?
«Твоя колыбельная»
Так ведь проще. Убежать. Забыть. Выжить.
Нет. Не так.
Не умереть. Скрыться. Сделать вид, что ничего не было.
Не всегда правильный вариант - убежать. Не всегда верный выбор - скрыться.
Не всегда проще умереть.
Страх, скользкий, противный, прокрадывается внутрь, мелкой неведанной тварью. Он мешает, словно ком в горле, который хочется выплюнуть. Или проглотить. Но понимаешь, что если не избавишься от него - не выживешь. Всё не так просто. Вытолкнуть его, выплюнуть, как жвачку не получится. Вставить два пальца в рот, словно избавляясь от ненужной пищи. Нет. Избавиться от этого чудовища не так просто. Он прокрадывается в душу. Холодными лапами сжимает горло. Не просто душит. Не просто убивает. Медленно, съедает изнутри, по кусочку, пока ты не почувствуешь себя тлеющей сигаретой. И не рассыпешься в пепел до конца.
Иногда он прокрадывается внутрь. Даже боги испытывают страх. Столь уязвимы в своих человеческих оболочках, особенно для чувств. Вот только бог любви никогда не испытывал страх. Казалось бы, это только раззадоривает. До дрожи в руках. Выпуск порции адреналина в кровь пуще любого наркотика.
Умереть? Глупости. Он давно не боится смерти. Он слишком стар, чтобы бояться смерти.
Блондинистая голова, словно тенью проскользнула между двух толстых бетонных столбов, поддерживающих на себе огромное здание. Загонять себя в тупик заброшенной подвальной автостоянки - явно не лучшая идея. Но, наверное, это просто банальнае последняя попытка показать, что не всё так просто. «Пришёл, схватил и утащил». Глупо надеяться на такой расклад, когда против тебя древний бог. Но всё же, банальные подёргивания бабочки перед коллекционером, который вот-вот воткнёт в её крылышки пару иголок, еще никогда не спасли несчастной жизнь.
В голове всплывает песня, мысли – сплошная некультурная брань, приправлена толикой раздумий на тему: «Что же делать?». Всё же, песня не очень удачная.
Рано или поздно это случится. Рано или поздно им надоест бегать по пыльной автостоянке, которая уже давно не исполняла своего истинного предназначения, давно не чувствовала шершавых автомобильных шин, да даже подошв толстых ботинок не ощущала. Рано или поздно, скользкий страх просочится в светлую душу, в попытках её сожрать.
Только не сейчас.
Он не бабочка, а крыльями, которые служили скорее милым дополнением, чем средством передвижения, уже давно не обладает. Он не охотник, хотя никогда им и не был. А в данной ситуации, так и вообще больше походит на жертву.
Если бы бог любви когда-то представил себя маленькой ланью перед металлическим стрежнем стрелы охотника - он бы искренне рассмеялся. Пожалуй, ему такое даже бы и не приснилось. Да вот только глаза, выглядывающие, словно из самой тьмы, наблюдающие, словно сами, одним взглядом пытаются схватить и связать, - это даже не глаза охотника, а хищника.
Он глубоко вдыхает, затхлый воздух наполняет лёгкие, и тут же покидает их, с тяжелым выдохом выбираясь наружу. Еще не время страху пробраться внутрь. Еще не время чувствовать его костлявые руки на своей шее. Еще не время умирать.
Он ясно понимает, что отсюда ему не выбраться. Но еще и ясно понимает, что пришли его не убивать. Страх, протягивающий свои руки откуда-то из тьмы, отступает, и Эрос выходит на маленький, едва ли осветлённый участок. Загулявший лучик солнца пробивается сквозь маленькое окошко и упирается куда-то в спину бога любви. Он поднимает руки к верху, вооруженный только ослепительной улыбкой. Говорит:
- Время встретиться с семьей.
Темнота окутывает, словно оседающая пыль. Это не страх, нет.
Это предвкушение.
Отредактировано Eros (2015-01-02 19:13:36)
Поделиться32014-12-27 14:47:00
Паб «У Джейн», пригвоздившийся полвека тому назад к West 15th Street, представлял собой заведение в некотором роде достаточно колоритное. Уж неизвестно, по какой причине, но оно стал излюбленным местом посиделок не только всяких фриков, но и вовсе подозрительных личностей. Так, если бы у вас появилась возможность понаблюдать за этим местом в прошлый четверг, в полдень вы бы обратили внимание на трех торопящихся деловых женщин, вошедших и так и не вышедших из паба. Позже, ближе к четырем пополудни, вы бы заметили бродягу, едва волочившего раздутые ноги; и увидели бы его выходящим из паба ровно через пятнадцать минут — с несколькими пакетами непонятного содержимого.
Даже если бы сейчас вы сумели выкроить пару минут и заглянуть к «Джейн», то нашли бы это место крайне живописным. Определенно, странные посетители являлись для владельца неким предметом гордости — их он без зазрения совести помещал на стену в виде черно-белых фотографий. Больше заведение ничем особенным не выделялось среди прочих американских баров.
За единственным исключением — оно открыто круглосуточно. Об этом нигде не сказано, но такой вывод следует из его насыщенной суточной жизни.
В нужный нам день в темный, дымный зал вошли два любопытных субъекта, - завсегдатаев, если судить по реакции бармена. Оба были хорошо одеты и создавали впечатление занятых людей. Впрочем, по вальяжной манере, с которой они оккупировали стойку, и неторопливым, расслабленным жестам, можно было сделать вывод, что двое никуда не торопятся. Они создавали странное впечатление — что-то, помимо одежды, делало их похожими. Однако, если хорошенько приглядеться в их лица, то можно было найти контрастные различия в каждой детали. Так, у одного были достаточно тонкие, аристократические черты лица, в то время как у другого — более грубые и резкие, делающие его похожим на представителя древнего Востока. Один — скупой на выражения эмоций, сдержанный в жестах и телодвижениях, и другой — порывистый, часто хмурый и повышающий тон. В целом то был дуэт более чем гармоничный, и, возможно, поэтому с первого взгляда их невозможно было отличить друг от друга.
- Вам как обычно?
- Мне пиво. А потом как обычно.
Легкая усмешка исказила приветливое лицо бармена.
- Френк, ты же отлично знаешь, верхние за это всыпят. Перед заданиями пить запрещено.
- Это ведь останется между нами? Неси.
- Будешь потом сам оправдываться. А ты, Эван?
- Воды.
Через пару минут Френк неторопливо глотал терпкое темное пиво. Эван же с задумчивостью выдавливал из упаковки предложенные белые таблетки. Подобные лежали и перед Френком.
- Слышал, вчера еще одного запечатали, - отметил бармен, понизив тон.
- Да ну? - без особого любопытства отозвался Френк.
- Часто в последнее время, - Эван одним движением затолкнул три таблетки в рот и сделал несколько глотков немного мутной воды, - как будто берут всех подряд.
- А ты думал мы вечно будем шляться и одиночек вылавливать? Войну обещали с самого начала, - Френк ухмыльнулся и сам отправил в глотку таблетки, - Рой, сколько у нас времени, не знаешь?
- ...И эта поимка древнего — все это неспроста...
- ...Около двадцати минут. Как только цель достигнет одной из критических точек, выступаете.
Эван окинул немногочисленных посетителей равнодушным взглядом. Была в нем, однако, какая-то болезненная внимательность, - это ощущение вызывали расширенные зрачки.
- А что насчет новичка? - спросил он с тем же равнодушием в тоне.
- Сейчас будет.
- Не понимаю, какого хрена нам вообще приставили лишнего, - Френк раздраженно оттолкнул бокал, - неужели все настолько серьезно, что нам прислали няньку!
- Меры безопасности, - отметил бармен, пожав плечами, - в любом случае не зевайте.
___________________________________
Оушен-Хилл, находящийся практически на границе с Браунсвиллем, является примечательным местом для всех любителей экстрима в любом его виде – эта нелицеприятная часть Бруклина является одной из тех гниющих язв, где собираются все зловредные бактерии города. Называемый официальной столицей убийств в Нью-Йорке, Брунсвиль держит уверенное лидерство в городе по убийствам и перестрелкам на душу населения.
Именно в этой местности и ошивался субъект захвата — было то везение или совпадение, но оно было более чем удачным.
- Кажется, он направляется к комплексу «Проспект-Плаза».
- Жилой?
- Заброшка.
Два внимательных взгляда опустились на третьего, определенно здесь лишнего, члена их небольшой группы. Он методично мацал небольшой экран, прикрепленный к импровизированным часам.
Френк нетерпеливо отер замерзшие пальцы о ладонь.
- Если ты не открываешь свою сущность, то будь добр — заткнись вообще и не влезай, - резко заметил он.
- Я не обязан себя раскрывать, мы работаем единожды, - спокойно отвечал тот, не подымая взгляда от экрана, на котором небольшая светлая точка медленно продвигалась по вычисленному маршруту, - а предоставлять информацию — обязан.
- Столько панькаться с Эросом — уму непостижимо.
- Эрос — слабый бог по нашим меркам, но весьма хитрый. Вполне может быть, что он давно знает о слежке и намеренно нас выманивает.
- Кроме того, он древний, - напомнил Эван, спрятав руки в карманы брюк.
- Совершенно верно. Не нужно недооценивать противника, - говорящий закурил и, заметив в глазах Френка болезненный блеск, предложил сигарету и ему.
Тот, видимо посчитавший, что незнакомец, пусть и зазнайка, но может быть не так уж плох, небрежно заметил:
- Ну, раз уж ты не называешься, то представься хотя бы.
- Можете звать меня Хэй.
- Это шутка такая? Почему тогда сразу не «Эй, ты!»?
- Можно и так. Выдвигаемся.
Действительно, Эрос, как показывал датчик, находился на парковке одного из блоков комплекса «Проспект-Плаза». Комплекс, состоящий из четырех зданий, построенных городом специально под проект социального жилья в 1974 году, за прошедшие годы был так ушатан своими жильцами, что потребовался его полный капитальный ремонт. Но, как это часто бывает, власти пришли к выводу, что легче отстроить новый комплекс, чем работать со старым и основательно подпорченным материалом. Первые два этажа всех блоков были забетонированы. Обычный человек туда пробраться никак не мог.
Однако ни для этой троицы, ни для объекта, который они выслеживали, это не было преградой. В здании не могли оказаться лишние глаза и уши. Парковка — в меру чистая, темная и холодная, была исключительно пуста. Все складывалось слишком хорошо.
Три тени — бесшумные и незаметные, появились, казалось бы, из неоткуда. Их скрывали толстые столбы, уже немало потрескавшиеся от времени и условий достаточно плачевных, чтобы жилой блок пришел в негодность за такое короткое время.
Он был там. Его энергия была четкой и ясной, пожалуй, даже притягательной, но чего еще можно ожидать от бога такого рода? К счастью, таблетки давно действовали, и сознание их было надежно защищено. И Френк, и Эван стояли неподвижно, выжидая. До момента, когда раздался голос, на парковке стояла неприятная, пустая тишина.
Но стоило той короткой фразе оглушительным эхом раскатиться по этому месту, как все приобрело совсем иной оттенок.
С семьей. Сомнений нет, Эрос все знал заранее. Но как?
Впрочем, этот вопрос — не их забота. Эван и Френк, оба сосредоточенные и сдержанные, медленно вышли из тени и впервые взглянули врагу в лицо. Приятное, но как будто неестественное. Слишком правильное, слишком красивое. Всего «слишком». Хотя вряд ли жертвы этого лица способны осознать такую неестественность и уж тем более отвергнуть её.
Третий снова закурил. Взгляд его был устремлен на эту парочку, полностью погруженную в предложенное им дело. Эти два доверенных бойца были неплохими кандидатами на продвижение вверх. Вполне может быть, что они еще пригодятся ордену в качестве генералов.
- Так что, сегодня даже без драки? - с хриплой усмешкой спросил Френк, готовый в любой момент атаковать.
Эван застыл, не сводя вычисляющего, будто сканирующего взгляда с противника.
А третий продолжал лениво дымить.
Поделиться42015-01-05 23:52:02
"Я помню момент, когда виделся с семьей в последний раз. Это было так давно, настолько давно, что моя память просто не смогла бы воспроизвести это в нужной последовательности, если бы всё не было запечатлено на рваном куске бумаги.
Этот момент, он выжег в мыслях черное пятно, которое невозможно закрыть чем-то приятным. Светлым.
Они несли за собой тьму и разрушение. В моменты, когда они выбирались из своего забвения - они уничтожали всё, что когда-то сами и создали.
Их нельзя выпускать из тюрьмы, которую они сами для себя создали. Но разве может им кто-то запретить? Разве по силам кому-то их остановить?
После этого мы не виделись ни разу, наверное, если не брать в счет те стычки с братцем и болтовня с сестрой.
Можно ли назвать их "семьей"?
Вот уж воистину легендарная семейка.
Интересно, как они выглядят сейчас?"
Наверное, прежде чем лезть на рожон, умные люди продумывают план действий. Анализируют ситуацию. Стратегию. Может быть, даже план отступления? Это как нагулять аппетит перед тем, как усесться за обеденный стол. Знаете, когда лежишь в кровати и думаешь о том, чем сейчас будешь завтракать. Слюна едва ли по подбородку не течёт.
Но иным это не нужно. Аппетит же приходит во время еды, да? Или же в экстренных ситуациях мозги работают лучше. Если же таковые имеются у кого-то, кто без подготовки собирается драться с существами заведомо сильнее. Хотя, зачем вредить себе лишний раз, если исход и так ясен? Банальная логика, даже не трусость. Не может же струсить тот, кто по сути своей перестал бояться пару веков назад.
Почти все наши действия построены на страхах. Они вырываются из глубин подсознания, иногда воплощаются в реальность. Если ты чего-то патологически боишься, это с тобой непременно случится. Паук упадёт на нос. Зомбоапокалипсис?
Нельзя ничего не бояться, да? А если просто позабыть свои страхи и с любопытством тыкать пальцем в огонь? Будет больно, но разве страшно? Бывают моменты, когда любопытство сильнее даже инстинкта самосохранения. А бывают, когда просто пожимаешь плечами и говоришь: «будь, что будет». А если эти прихоти настроения – обычное состояние, так жизнь вообще словно сахар, только вот приторный, до тошноты.
Эрос опускает руки, засовывает их в карманы не по размерам широкого свитера, и смотрит на мужчин, которые вышли ему на встречу. Так вот как выглядят шавки Ордена? Они кажутся ему настолько одинаковыми, что даже становится скучно. Они защитили своё сознание, значит, знали, с кем имеют дело. Знали ли? Представления семьи об Амуре имеют несколько вековую разницу. Хотя, они ведь следили за ним, значит всё же немного, да знают.
Интересно, а когда он пару дней назад трахался с той то ли блондинкой, то ли шатенкой, из клуба, они тоже смотрели? Этот вуайеризм столь невинен, что даже заводит.
Он пожимает плечами, словно в ответ на слова незнакомца, а после еле заметно улыбается собственным мыслям. Легко вздрагивает, буквально чувствуя, как адреналин просачивается в кровь и растекается по всему телу. А после всё же говорит:
- Сегодня? - голос тихий и с легкой хрипотцой, словно бог любви перед этим молчал несколько часов, - а мы с вами виделись вчера? - дополняет вопрос, - или вы так, в общем? - не даёт возможности ответить. Не перебивает, нет, просто сам же отвечает на свой вопрос.
- Мы можем подраться, - задумывается, словно ему сейчас сделали предложение, - то есть, вы же настроились, всё такое, не хочется вас разочаровывать, - он театрально закатывает глаза, всё еще шебаршась руками в больших карманах тёмного свитера, который длиной почти достигает колен.
- Но я в этом не силён, - вздыхает, как-то даже опечалено.
Он играет, настолько правдиво и комично, что не хватает только нескольких софитов, чтобы осветить всю площадь вокруг бога любви. Ослепить и заставить жмуриться, но вместо этого только заблудший в старом здание лучик света упирается между лопаток. Он играет, настолько неправдоподобно, словно профессиональный актёр, который специально разыгрывает сценку, в которой большими буквами написано "плохая актёрская игра", словно это записано в сценарии. Хотя, никакого сценария нет. Да и вообще, публики явно не хватает, больше похоже на приватное представление.
Эрос продолжает еле заметно шуршать в карманах. Перебирает пальцами какие-то фантики, явно не вовремя там завалявшиеся. Ключи. Отчего же, если дома у него нет? Пытается вспомнить, и одновременно, в который раз, проникнуть в мысли незнакомцев. Натыкаясь едва ли не на стену, защищающую преследователей от божественного вторжения, тихо хмыкает и вновь говорит:
- Ах, ваши мысли в таком беспорядке, в голове прям хаос творится! - хохочет, а пальцы наконец-то нащупывают нужную вещь в, казалось бы, бездонном кармане. - Как поэтично получилось, - едва ли не краснеет от собственного мастерства. Он никогда не ждал чужой похвалы, ведь знал, не похвалишь себя сам - никто не похвалит. А между тем, успел подметить, что его карманы круче женской сумки.
Ха, бравада.
- Знаете, в чём я хорош? - спрашивает, а костлявые пальцы сжимают нужную вещь в руке, - хотя, - дополняет, тараторя, - стоя здесь уже больше двух минут, вы наверняка догадались о моём таланте, - доставая из кармана добытый тяжелым трудом телефон, нажимает боковую кнопку, смотрит, и отвечает на свой же вопрос, опять:
- Я умею много-много говорить, - вновь ведет плечами, как будто это банальная истина, и в доказательствах она не нуждается.
"15:03"
Надпись на экране телефона огромными цифрами. Кажется, этот "новомодный гаджет" ему вручила одна старая знакомая, которая заверила Эроса, что "таких игрушек у неё полным-полно".
Он вновь говорит:
- Мы, конечно, можем тут всё разнести. Главное - за счет ваших сил, - возвращается к старому вопросу и продолжает: - Но у меня еще встреча вечером, так что давайте побыстрее, - старая, как мир, провокация, но вот поведутся ли они? Наверняка, нет. Хотя, он уже и так порядком утомил незнакомцев своей речью.
Палец очень быстро, словно всю жизнь только это и делал, щелкает по сенсорной клавиатуре и на экране появляется строчка сообщения, да вот только мигающий символ пытается уверить мужчину в отсутствии сигнала.
Что делают в случаях, когда телефон отказывается поймать сигнал? Конечно же, забираются куда повыше. Да вот только в подобных случаях такой трюк может в действительности грозить жизнью.
Он вновь вздыхает - в этот раз получилось особенно театрально. Говорит:
- Только по лицу не бейте, хочу показаться в полной красоте, - улыбка не сползает с лица юноши, он не обращает внимания на тех, с кем как бы должен сражаться, да и посмотрел он на них всего-то раза три. Словно говорит с сам собой или с какой-то неведомой сущностью, смотрит вверх, а после подкидывает телефон до потолка. Тонкая пластиковая коробочка долларов за триста подлетает, не касаясь потолка, падает вниз, попадая прямо в руку бога любви.
Экран мигает, что сообщение некой Эльзе отправлено.
"Я сегодня не приду".
Отредактировано Eros (2015-01-05 23:53:05)
Поделиться52015-01-26 21:59:00
Дешевая театральность, повышенный уровень болтливости — что может быть бестолковей при стычке с неприятелем? Что, в сущности, может быть утомительней? Подобный концепт работает только в дешевых боевиках, и то — с горем пополам и бессмысленной перестрелкой после.
Эрос, похоже, был именно той выплавки. Особью беспардонной, себялюбивой, самоуверенной. Все это, по крайней мере, он охотно рвался продемонстрировать. Этим он как будто плевал в лицо.
С какой целью? Эпатаж? Забавы ради?
Такое не работает даже с людьми. В сущности, за это сразу хочется перерезать глотку.
Однако, существуют куда более щадящие методы.
Глухой удар, звоном медного лома отдавшийся по всей парковке, раздался дважды. Сначала он пришелся по белобрысой макушке: так, чтобы окрасить её кровью; после — по затылку. Потеря сознания и зрения — таковы были минимальные последствия этих отточенных, крепких ударов. Улыбающееся лицо вмиг стало безучастным, а крепкое тело — безвольной массой костей и плоти. Если Эрос и успел почувствовать лицом бетонный грязный пол, то это должно было стать последним воспоминанием, которое также исчезнет после пробуждения.
Пожалуй, это был довольно грубый метод завершить чей-то затянувшийся монолог.
- Какого хрена так долго! Я думал прикончу его на месте за этот треп, честное слово! - зарычал Френк, стремительно приближаясь к лежачему Эросу. Руки его действительно подрагивали, и неясно — то ли от злобы, или же то было действие наркотиков. Как бы там ни было, всем своим видом он демонстрировал презрение, плохо вяжущееся с его грубоватой натурой.
Эван молча стоял на том же месте. Взгляд его был до сих пор устремлен в бога, поверженного таким варварским путем. Это было против эстетики и уж точно против философии пробудившихся. Этот «Хэй» явно скрывал свои настоящие силы.
Но было кое-что куда более странное. Эван не спешил выражать это вслух.
Хэй, уже просматривая телефон Эроса, неожиданно метнул взгляд на подошедшего Френка.
- Ты купился на эту хрень, - отозвался он с оттенком раздражения в голосе.
- Что..?
- Трюк с отвлечением внимания, - Хэй приосанился, - чертовски голливудский трюк.
- Я полагал, что он хотя бы запустит им мне в лоб. Верней, надеялся, - фыркнул небрежно Френк, подтолкнув носком ботинка плечо лежачего, - а то вся эта болтовня — просто убожество. Какого черта ты не заткнул его раньше?
- Тогда бы он не успел сделать то, что сделал, - он передал телефон Френку, - отправишь на отслежку. Возможно, кто-то любопытный Хаосу. Эй, ты!
Эван, будто очнувшись, перевел хмурый взгляд на своих напарников. Только спустя несколько мгновений он решился приблизиться.
- В чем дело, Ив?*
Вместо того, чтобы по привычке возмутиться из-за этого обращения, Эван промолчал. Он присел на корточки рядом с Эросом и будто постарался заглянуть в его лицо. Френк был явно ошарашен и молчал. Хэй с интересом наблюдал за этой сценой.
Эван мягко прислонил пальцы к щеке лежачего. Так прошло несколько пустых мгновений.
- Впервые... Никакого эффекта.
- В каком смысле?
- Я не смог. Его разум... Я не нашел ни единой точки внедрения...
- Тут ничего удивительного — нет доступа к тому, чего в принципе нет.
- Хватит, - резко отозвался Хэй, бросив внимательный взгляд на Френка, - твое тупое бахвальство действует на нервы.
- Мне кажется, или кто-то здесь дохрена выпендривается, учитывая, что это было наше задание, наш противник, и мы должны были с ним разобраться!
- Как ты сумел обмануть его? - неожиданно отозвался Эван, подняв пристальный взгляд на Хэя, - у него идеальная защита. Настолько идеальная, что я не могу влиться в сознание даже после обморока.
«Такая защита требует огромной концентрации и, уж конечно, внимания. Он ведь чувствовал, когда мы пришли. Или таков и был твой план?», - говорил этот взгляд, выражая вполне ощутимое недоверие. И, однако же, Эван больше не проронил и слова.
- Я его вовсе не обманывал. Он получил то, чего хотел.
«Ты врешь».
Улыбка в ответ на столь опрометчивую мысль, мелькнувшую в мозгу Эвана, осталась незамеченной.
*Френк сокращает Evan до «Ev», созвучно с английским «Evе», что значит «Ева».
___________________________________
Вмеру освещенное помещение представляло собой место весьма необычное. Лишенное окон, будто погруженное в вакуум, оно тем самым создавало препятствие в понимании его местоположения. Можно было бы подумать, что перед вами самый обычный подвал. Или на худой конец — бункер. Все звуки здесь тонули в совершенной тишине — давящей, упорной, непрерывной. Это место определенно было изолировано.
Здесь, как можно догадаться, было далеко не уютно. Более чем просторная комната, практически лишенная всякой меблировки, хранила в себе запах стерильности больничного кабинета. Все здесь — и полы, и стены, и потолок, были раздражающего, идеально белого цвета. Ни единого пятнышка, ни единого зазора — словно пластиковый кубик.
В самом центре помещения была расположена массивная, странная конструкция, всем своим видом напоминающая либо видоизмененное пыточное орудие, либо какую-то извращенную бормашину. При желании конструкция выполняла обе функции. Да и не так уж они далеки, неправда ли?
На широком плоском лежаке, обитом, впрочем, весьма дорогой кожей, лежал скованный Дориан. «Скованный» - это не совсем верное слово. Сковывать бога — занятие нелепое.
Куда правильней — пронизанный Дориан.
Из-под кожи у ключиц, с двух их сторон, определенно продвинутые под костью, торчали тонкие, но прочные трубки, соединяющиеся с цепями, уходящими куда-то под потолок. Если проследить за их соединениями, то можно было найти некую связь между ними и несколькими механизмами, действующими бог знает каким образом. Там, где трубки разрывали тонкую кожу, педантично были наложены бинты. Их приходилось менять довольно часто — стоило Дориану хоть немного пошевелиться, и раны начинали кровоточить.
Все сооружение это было капитально встроено как в пол, так и стены и потолок помещения. По дюжине похожих трубок и цепей можно было сделать вывод, что пронзать ими можно было любые части тела — как фантазии хватит.
Хайнц молча ждал. Он не привык к этому занятию, но показывал верх самообладания. Тем более что процедура была закончена не так давно. Взгляд его был любопытен, хоть и спокоен. Это создание, что когда-то было сродни его плоти и крови, теперь было чем-то чужим и совершенно непонятным. А Хаосу нравились непонятные вещи.
Будь его воля, то он разобрал бы это существо на мельчайшие части. И узнал бы, как работает всё, что не удается постичь.
Но время еще не пришло.
Дориан, впрочем, приходил в себя. Он снова слабо пошевелился, и Хайнц, встав со стула, подкатил к лежаку небольшой движущийся столик, на котором можно было обнаружить некоторые медицинские принадлежности. Он еще раз внимательно взглянул на лежачего сверху вниз, и постарался найти в этом создании то немыслимое очарование, которым оно завладевает всеми вокруг.
Однако Хаос был неспособен это увидеть. Это вызывало в нем некоторую степень недоумения.
- Прошу прощения за неудобства, - произнес он вполне миролюбиво, как только увидел раскрытые глаза Дориана, - однако это вполне понятные меры. Рекомендую не двигаться и не пытаться телепортироваться. Попробовать, впрочем, можно.
Он придвинулся поближе, прихватив несколько ватных тампонов, и аккуратно стер выступившую кровь у порванных ключиц. Через мгновение он аккуратно прислонил к пересушенным губам Эроса небольшую бутылку с водой.
- Пей.
Поделиться62015-02-04 21:14:22
Болтовня всегда работала. Это был едва ли не единственный и самый лучший из способов... заебать. Да-да, пусть многие болтливые люди никогда не замечали за собой этой самой разговорчивости, пока их, как нашкодивших питомцев, не тыкали в это носом, а зачастую их и не тыкали, потому что не успевали всунуть в нескончаемый поток слов свою фразу, но это определение не касалось самого бога любви. Он знал, когда, что и в каком количестве нужно говорить. Пусть зачастую всё было чистой импровизированной бравадой, но сама цель этого всегда была определена заранее.
Он глуп? Возможно. Слишком самонадеян? Может быть. Самолюбив? Точно да. Но всё это только вид, который он сам создаёт. Не красивая маска, ведь она легко ломается, и братец это уже доказал, а он сам. Он сам разный, но всегда неотъемлемо игрив. Словно весь мир, вся жизнь - это театр. Зачастую, военных действий, увы.
Можно ли сказать, что своего он добился? Ну, металлический лом ударил явно по самому больному месту - по эстетическим вкусам. И ударил больно, настолько, что он даже успел порадоваться утерянному зрению, а после и сознанию. Если он после вспомнит об этом моменте, то непременно выразит своё "фе".
Сообщение, которое было отправлено скрыто, ну или не совсем, уже достигло своего получателя, которым была девушка с тысячей разных номеров. Эльза, Мари, Кэтрин, Николя и Тарас. Всё это в телефоне бога любви - один получатель, пусть прячущийся под разными циферками. И суть сообщения не имела значения, ведь главное - это циферки и имя, на которое отправлялось сообщение. Наверное, Эрос бы сам запутался во всех этих шифровках, если бы не был инициатором их введения. О чем еще можно думать, когда ты валяешься без сознания? В общем-то, думать в этот момент вообще невозможно. Но подсознание само волнуется об этой девчонке, подкидывая невезучему богу самые безобразные картинки из какого-то глупого ужастика. Успеет ли она скрыться? Сможет ли сбежать и сообщить о том, что шавки ордена его таки поймали? Вот черт, это уже третий телефон за последние две недели.
Он чувствует боль и неудобство. Словно ты спишь, а что-то зажало тебя со всех сторон и не позволяет пошевелиться. Наверное, именно в такие моменты во сне к тебе подбегает маньяк или какой-то монстр и начинается расчленовка. А ты лежишь, как вкопанный, не в состоянии и пальцем пошевелить. Эроса такое всегда злило. Просто выводило из себя. Только в этот раз иное прорезавшееся сквозь пелену бессознательности чувство помешало зарождению в груди ярости. И это была боль. Настоящая, а не выдуманная нездоровым подсознанием и миром сновидений.
Он открыл глаза, но всё еще оставался во тьме. Закрыл. Открыл. И так несколько раз. Но это не помогало избавиться от окружающего сумрака. До ушей донесся собственный болезненный стон, приглушенный пересохшим горлом. Легкие превратились в пустыню, а голову окутала безграничная пустота. Он уже даже по-глупому предположил, что положил с ночи на глаза огурцы и забыл об этом, а сейчас именно они мешают увидеть белый свет в конце тёмного туннеля. Но после всё же задумался, что никакие нахрен огурцы ему не нужны. И, тем не менее, он приподнял одну руку, чтобы забрать с глаз несуществующий овощ. Но даже не на полпути осекся, почувствовав острую боль в районе ключиц.
Осознание ситуации приходило в больную голову слишком медленно. Можно сказать, что он откровенно "тупил", не понимая, какого черта на его глазах делают слишком черные огурцы, а ключицы омывает боль, наряду с, хм, кровью, судя по запаху.
Он бы даже выругался, если бы язык так предательски не прилип к нёбу, поэтому парочка ласковых пролетела только в голове юноши.
Почувствовав рядом возню, мужчина, в который раз попытался проморгаться. Вскоре низкий мужской голос прорвался сквозь звон в ушах извинениями. Эрос хотел было проворчать что-то вроде: "Извинения не приняты и вообще, я требую компенсации за моральный ущерб!", - конечно же, он бы еще всплеснул руками и припомнил не эстетичного вида лом, которым его огорошили целых два раза, да вот только положение явно не обязывало показывать свою легкоранимую натуру, ну или иными словами, выёбываться.
Избавиться бы от тьмы перед глазами и Сахары во рту - и тогда вполне можно нарываться на угрозы по отрезанию самой болтливой части тела.
Услышав слова о телепортации, бог любви даже загорелся идеей, почему-то, думая о красивых ломах и черных огурцах, он успел позабыть о собственных способностях. Но после, подумав еще, и мысль эта была сродни: "Зачем нарываться, а после сбегать, когда добился своего?", - он опять же, пожал воображаемыми плечами, так как реальными творить подобное было слишком неприятно, и даже отказался «пробовать».
Эрос закрыл глаза, пока что от них всё равно не было никакого толку, и глубоко вздохнул. Губ коснулось что-то, эээ, круглое. Губы были слишком пересушенные, чтобы распознать объект, но после такого "приказа невзначай", вещи обрели свойственные им формы. Ему захотелось припасть к этой спасительной бутылке, как к чему-то воистину родному и желанному, но в отместку мужчина замер. Проскользнувшая так почему-то не вовремя мысль, что это не простая вода, а явно с какой-то дрянью внутри, впилась в мысли бога, вызывая абсурдные размышления.
"Ну да, притащить меня сюда, чтобы в результате отравить - просто гениально.", - он вздохнул, прямо в горлышко, от чего этот вздох вернулся к нему же, обдавая не самым приятным амбре его обонятельные рецепторы.
В результате Дориан просто обхватил губами бутылку, насколько это ему позволяло положение, и начал жадно глотать живительную влагу. Именно в этот момент, открывая глаза. Обычно от наслаждения их закрывают, он же наоборот, пытался что-то разглядеть, пользуясь небольшой заминкой. Да вот только не учел одного - слишком ослепительного окружения. Яркая белизна стен ударила по глазам, словно шоковая терапия. Он подавился, а в попытках откашляться, совсем позабыл о боли в ключицах, которые уже в который раз омывались божественной кровью.
- Ох, боги, да ты издеваешься, - наконец-то, его жажда выговориться вырвалась на волю, - стоп-стоп, дай предугадаю твой ответ, - он вновь откашлялся, всё продолжая жмуриться от слишком резкого света, - «я даже не начинал», - прозвучало чуть осевшим голосом. Ему еще не удавалось полностью манипулировать своими голосовыми связками, но всё же, пусть не совсем профессионально, но своей цели добиться он мог.
Щурясь, словно солнце бросает свои лучи ему прямо в глазницы, бог любви попытался разглядеть склонившегося над ним мужчину. Во всей этой штучной белизне всё казалось слишком размытым. Ненатуральным. Обманчивым.
Незнакомца, знакомца, давнего родственника - Эрос даже не знал, как к нему обращаться - окружил ореол света. Настолько, что невольно захотелось перекреститься. Может, еще выкрикнуть вдогонку парочку молитв. Но опять же, его положение не позволило этого сделать, поэтому Амур просто вновь начал говорить:
- Слушай, как на счет устроить романтику при свечах? - слегка охрипшим, но теперь уже не по собственной инициативе, голосом спросил бог любви, - а то ты мне ангелом мерещишься, - скривился блондин, добавляя: - Меня сейчас стошнит, не то от осознания этого факта, не то просто так.
Продолжая часто моргать и щуриться, он слегка отвернулся в сторону, пытаясь понять, с какой же стороны светят эти треклятые лампы. Только с любого его положения, казалось бы, они били прямо в глаза, потому вскоре бог любви смирился с этим и просто привыкал к окружающей слепящей белизне.
Но молчать при этом он опять же не мог.
- Давно не виделись, а, - проговорил он это как-то по-тихому...обыденно. - Кажется, несколько тысячелетий? Или нет? Уже и не вспомню, - ну, это звучало не совсем как разговор давних родственников, но ведь они и не были обычными людьми. И Эрос был бы не собой, если бы под конец банальных слов не добавил что-то от себя:
- Я бы тебя обнял, но ты хочешь меня убить, поэтому будет немного неловко, ну и еще слегка неудобно из-за какой-то хрени, торчащей прямо из ключиц, но эту боль я бы ради тебя стерпел, - он мурлычет, как-то слишком мило, но и не в меру правдиво, из-за чего, сам удивляется подобной интонации.
Отредактировано Eros (2015-03-21 15:22:01)
Поделиться72015-02-09 20:33:12
Хайнц ощутил сильное желание улыбаться. Не потому, что создание перед ним было уморительно остроумным или забавным, - подобное Хайнц не желал оценивать в принципе. Эрос был чем-то крайне знакомым, но вместе с тем — совершенно другим, непривычным, исключительным. Всех перерожденцев первого поколения объединяла (и Хаос давно это отметил) забавная деталь — они одинаково пахли. Это был знакомый, близкий и родной запах. Он перебивал все человеческие запахи и вряд ли был ощутим даже для других богов. По сути, это было само отсутствие запаха в принципе. Так пахла пустота — сущность самого Хайнца, поглотившая его целиком.
В Эросе, однако, присутствовало кое-что еще. То был очень терпкий, густой аромат, который нельзя было спутать ни с чем иным. Хайнц никогда не чувствовал такого запаха, но опознал его моментально. С помощью этого терпкого аромата Эрос располагал к себе. Привлекал. Дурманил. Даже не желая того умышленно, он завлекал всё живое, - верней, всё, что способно в принципе испытывать притяжение.
Хайнц был от этого огражден. Однако это не мешало ему распознавать этот занятный механизм воздействия, испытывая нечто сродни умилению.
- Я вовсе не хочу тебя убить.
Он отнял бутылку и, закрутив крышку, поставил её обратно на столик. Сосредоточенный взгляд, что до того момента должен был оставаться Эросу недоступным, теперь четко обозначался на лице Хайнца. Такой взгляд бывает у выкупщиков, оценивающих стоимость товара — Хайнц был заметно заинтересован. Но стоило ему заговорить вновь, и лицо его стало совершенно бесстрастным:
- И ты это отлично знаешь, раз с такой легкостью отдался в мои руки, - он окинул Эроса равнодушным взглядом, - и зная твою любовь к патетике, скажу сразу — выяснение причины меня не волнует. Ты либо её выдашь сам, - это, кстати, в твоих же интересах, либо в конце концов провалишь весь план. У меня же к тебе свое дело.
Хайнц на миг обернулся к двери — единственному связующему объекту этой комнаты с внешним миром. Через мгновение в комнату зашел человек. Самый обычный, без каких-либо божественных примесей.
Самый простой смертный.
То была молодая острогрудая брюнетка. Длинная челка скрывала её любопытные, черные глаза, взгляд которых несколько раз украдкой впился то в одного, то в другого бога. Картина, что предстала этому взгляду, определенно должна была заставить случайного прохожего испытать как минимум удивление. Девушка, однако, удивленной не выглядела. Молча встав у стены, она уже прямо взглянула на лежавшего. Выражение её лица должно было быть вполне знакомым Эросу. Затаенное, еще не высказанное вожделение.
- Предлагаю сотрудничество, - обернувшись обратно, произнес Хайнц все так же спокойно, - покажи мне, что ты умеешь. Ничего особенного — просто демонстрация.
Перчатки, в которых Хайнц всегда прятал руки, скрыли слабое голубое мерцание, исходящее из кончиков пальцев.
Оно же на короткий миг отразилось в холодных глазах Хаоса.
Поделиться82015-03-21 16:26:41
Конечно же, Эрос знал, что его не станут убивать, в крайнем случае, не сразу. Ведь какой бы предательской сукой он не был, мужчина по-прежнему оставался великим богом, младшим из их "веселой семейки", но важности это не убавляло. Он не совсем понимал, зачем сдался Хаосу - ну ушел и ушел, вряд ли сейчас его папаше есть дело до предателей, которые к тому же, не делают ничего такого уж важного или полезного, но факт остаётся фактом. Неужто просто захотелось повидаться? За столько-то лет безразличия? Даже наивный ребёнок, всё еще живший где-то глубоко внутри бога любви, не верил в подобный поворот событий. Нет, от него чего-то ждали. Интересно, чего же?
Эрос размышлял, заодно пытался не двигаться и почти не дышать. Он не в меру любопытен, что часто приводит к непредвиденным обстоятельствам, но далеко не мазохист, чтобы кайфовать от боли, а потому своим положением он отнюдь не наслаждался. Наоборот, этих неприятных ощущений хотелось избежать, но, казалось бы, чем больше он пытался принять удобное положение, тем больше боли это причиняло, а потому вскоре он просто замер, выражая свои эмоции исключительно выразительным взглядом и кислой улыбкой. Ах, да, и, конечно же, словами:
- Не-человек, подвесивший меня за ключицы в какой-то комнате для психически больных упрекает меня в любви к патетике? - слишком ироничная интонация ударила по ушам даже Дориана, всё же он еще не в силах полностью контролировать свой голос. - Что же я могу на это ответить? Гены творят чудеса, - невзначай захотелось пожать плечами, но после даже легкого движения от подобной идеи пришлось отказаться, - ну, знаешь, яблоко от яблони, дерево от леса, автомобиль от завода и так далее по списку.
Тихо хмыкнув, он попытался изобразить безразличие, мол "ладно, и так всё устраивает", но вместо этого получилась какая-то странная обреченность. Нет, он отнюдь не чувствовал себя обреченным, или смертником перед казнью, да даже узником, но природное актерское мастерство сейчас подводило не хуже голоса.
- Плохая шутка получилась, потом попробую еще раз, - совсем не оправдываясь, а скорее просто изрекая факт, что это был отнюдь не конец его остроумию, юноша глубоко втянул воздух. На секунду воздух наполнился странной свежестью, словно бы сквозняк прогулялся по кончику носа и вновь куда-то убежал. После был легкий, ненавязчивый, и в обычной ситуации - еле уловимый аромат женских духов. Кажется, это было что-то из дорогой коллекции, так пахли только девицы из дорогих клубов, а отнюдь не с дешевых притонов. Дорогие шлюхи, они создавали впечатление редкой драгоценности, на самом же деле, зачастую оказывались медью, покрытой золотой фольгой. Таких развести было тяжелее всего, ведь они знали себе цену, и цена эта была установочной.
Вдоволь насладившись расползшимся по комнате запахом, Эрос вновь открыл глаза - те уже более-менее смирились с положением вещей и привыкли к свету, пусть эта яркость и совсем не способствовала быстрому выздоравливанию.
- "Сотрудничество"? - повторил мужчина слова "отца", почти что скопировав голос того. - Я бы даже пошутил на эту тему, но смешнее чем у тебя не получится, - вновь хмыкая, Дориан повернул голову в сторону, осматривая комнату, словно бы демонстративно игнорируя незнакомку и праотца всего также.
Эта ситуация всё меньше походила на то, что он себе представлял, каждый раз увиливая от преследователей, и это начинало раздражать. Изначальное любопытство плавно перетекало в нескрываемое раздражение. Боль только добавляла дров в разгорающийся огонь, и привычный сарказм превращался в яд.
- Демонстрация? Брось это, - он наконец-то повернул взгляд золотых глаз в сторону Хаоса, осматривая мужчину с нескрываемым интересом, - ты прекрасно знаешь, на что я способен. Ты ведь сам это создал. Ох, только не ври, что смог забыть за прошедшее время, даже наивный младший сынишка в это не поверит, - легкая улыбка засияла на светлом лице, а глаза всё еще были чуть прищурены, словно боясь получить очередной удар порцией света. Из-за этого он выглядел хитрее обычного. Но ведь ничего такого, правда.
- Что ты хочешь сделать? Знаешь, мне не менее любопытно твоего, - после не длительной паузы, Эрос, не дождавшись ответа, вновь говорит: - Я покажу, но это ли ты жаждешь увидеть?
"And i'll be down in the secrets that you're dreaming
And i'll be there when you wake up in the morning
And i'll be there when you get home in the evening
'Til the daze of your life is done"
Любовь бывает разной. И зачастую это не столь яркое и светлое чувство, коим его представляют обычные люди. О, нет, оно непременно затмевает разум, превращает гения в затуманенного гормонами подростка. Когда Ид берет верх над твоим Супер-Эго, вряд ли ты задумываешься над последствиями своих действий или же над причиной, вроде: «а, собственно, почему я это делаю?». А когда в твою душу погружают костлявую руку, словно пытаясь вытащить оттуда все самые сокровенные мечты, расшевелить внутреннего монстра – это и вовсе не по силам сдержать под маской безразличия.
В каждом из нас таится чудище, хорошо скрытое: за силиконовой грудью, косметикой или накачанными руками и милой улыбкой. Но есть те, кто не только встречает не по одежке, но и знакомится непосредственно не с Маской или Персоной, а с Тенью внутри. Но бог любви не относил себя к подобным, ведь мог он не просто заглянуть внутрь, но и вытащить всё это нутро наружу, словно демонстрируя всем неприглядные гнилые внутренности, разрывая красивую белесую кожу на кусочки и смывая яркий макияж.
Он врывается в сознание, но вместо ярких образов, которые обычно демонстрируют вожделенным девушкам в клубах, сейчас картины наполнены страхом и ужасом. Он вырывает из подсознания скрытые фобии, давно забытые травмы детства и даже глупые ночные кошмары. Они оживают кислотного цвета картиной перед глазами, спрятанными за густой челкой, и те теряют свой любовный блеск, словно тускнея пред ликом иллюзии.
Любовь бывает разной. В некоторых она пробуждает монстров, в других – маниакальное желание заботы. Иные от неё испытывают нескрываемый ужас и отвращение. Любовь – это не только приятные и желанные чувства. Это и боль, и гнев и отречение. Она разная, коль и люди, которые её испытывают, и существует её столько видов, сколько и существ, способных чувствовать.
Тяжелый вдох-выдох. Светлые пряди волос прилипли ко лбу, а глаза вновь закрыты. Смотреть на эту комнату оказалось очень скучным занятием. Из-за болящих ключиц повернуть голову было почти что невыполнимой миссией, а смотреть в одну точку - просто тоска.
Вдох-выдох. Он совсем не привык так обращаться с дамами, даже абсолютно не интересующими его мужское начало, а потому глупая демонстрация далась ему не так тяжело, как просто "не по принципам".
Что он пытался доказать себе или «отцу»? Эросу определенно не нравилась эта ситуация. Скорчившаяся на полу девушка, пускающая слюни-слезы-сопли на белый пол и очередная порция крови из нывших ключиц – всё, каждая деталь этого представления вызывала у бога любви отвращение: к жестокому миру, не-человеку, ради которого устраивался этот спектакль, и к самому себе.
Мужчина, не так в порыве любопытства, сколь в попытках избавиться от горького комка, застрявшего где-то в горле, спросил:
- Понравилось?
Светлая, как и волосы, бровь в еле уловимом движении поползла вверх, а на лице сложно было уловить какую-либо эмоцию. Он словно отобрал у Хаоса маску безразличия и нацепил ту на себя. Но за этим, тем не менее, всё еще скрывалась неприятная горечь.
[audio]http://pleer.com/tracks/2375604MlWD[/audio]
Поделиться92015-03-24 15:19:54
Это могло бы стать объектом весьма печальной шутки: бог, или уж если точней, недобог любви, не способен был вызвать даже желания оторвать ему голову. Речь, конечно, не о той человеческой девчонке, не о его выборе поиздеваться над ней, не о её мучениях.
Речь о Хайнце. И то, что он видел, было ему невыносимо мерзко.
Вовсе не от тех смешных издевательств, которыми Эрос наградил человеческое создание. Это, действительно, было ничто.
Мерзким Хайнцу выдалось само мировоззрение и поведение Эроса. Оно было критически похоже на поведение человека. Не самого разумного, не самого дальновидного. Как так произошло, что кусочек бога, сумевшего избежать презренной участи оказаться в смертном теле насильно и без собственной воли, погряз в дерьме человеческой сущности? Он говорил «дерьме», потому что существо перед ним стало примером энергетического и силового испражнения. Сбоя. Того самого, что когда-то настиг всех иных божеств. Именно этот сбой, эта очеловеченная суть, ввергшая богов в состояние нескончаемой глупости и алчности, послужил причиной их убийства.
И теперь оставалось только ответить, когда произошел этот сбой. Когда в этом боге победил человек?
Достоин ли он теперь жизни?
Хайнц всегда прислушивался к хаосу внутри него. И этот хаос всегда испытывал некоторого рода тягу к своим прямым наследникам. Именно поэтому Хайнц никогда не задумывался о том, чтобы действительно убить кого-то из них.
Теперь эта мысль закралась в его голову.
Он взглянул на это существо другими глазами. В них можно было заметить не только борьбу, что обещала стать решением. В них появилось спокойствие, что лучше назвать равнодушием.
Он словил себя на мысли, что родившееся в нем презрение тоже происходит из человеческих эмоций. Беспристрастность вернулась моментально. Так же моментально пропал и былой интерес.
- Я не то, что тебя сотворило, - говорил он спокойно, - будь ты повнимательней – давно бы понял.
Давно бы понял, что хаос – тот самый первый источник всего, что есть существующего, хаос, что не может мыслить нацелено лишь на одно свое творение, хаос, которым есть всё, - никогда бы не позволил свершиться этой ситуации, этому диалогу, этому состоянию, если бы не желал перемен. Тот хаос никогда бы не заключил часть себя в что-то столь мизерное; он бы не позволил самому себе забыть столько невыразимо важных вещей; он не сделал бы это без определенной цели. Он бы не позволил человеку, пусть даже пропитанному им каждой клеткой, познавать суть заново, будто ребенку.
Все это было сделано умышленно. Хайнц, в корне которого был хаос, должен был развиваться сам. Это была умышленная, выборочная амнезия.
И тогда бы Эрос понял, что эта проекция, стоящая перед ним, была создана с виденьем, необходимым для завершения куда более значимой миссии. Ведь если бы хаос вник в эту ситуацию всем своим невообразимым существом, что бы из этого вышло? Пусть в Хайнце и двоилась первозданная сущность вещей, - сам он никогда не был первозданным.
И тогда, поняв все это, Эрос бы не говорил эти нелепицы про сотворение и забытье. Но ему, похоже, куда интересней было копошиться в бренных, исковерканных человеческим, амбициях, выставляя их напоказ.
- Я бы пояснил тебе природу и суть таких вещей, как уникальность духа и мировосприятия в рамках наследственности. Или разницу между мерами предосторожности и патетикой. Но я очень не жалую бесполезность.
Хайнц взглянул на девушку, и та, словно по команде, поднялась. Её беззаботное лицо, что пару мгновений назад было искажено нелепой страдальческой гримасой, побледнело. Казалось, еще минута, и она превратится в статую.
Идеальное послушание.
- Поэтому не будем отвлекаться, - с долей деловитости отметил он, взявшись за рукоять небольшого колеса, встроенного в машину над головой Дориана.
Несколько резких рывков, и колесо сделало круг. С трудом, ведь человеческие кости достаточно крепкие. А у перерожденцев – особенно. С тихим скрипом цепи поцеловались с металлическими перекладинами. Трубки, поддетые крюками под ключицы Дориана, стремительно дернулись вверх. Натяжение мышечной ткани, через которую упрямые ключицы прорывали себе выход наружу, в какой-то миг достигло своего пика. Раздался хруст, и сломанные под давлением трубок кости яростно вытолкнулись сквозь разодранную кожу, показав свою гладкую белизну. Вопль, раздавшийся как будто вдогонку, заглушил очередной грохот цепей. Ведь Хайнц не мешкал – в его руках уже блестели другие, пока чистые трубки, соединенные с другим колесом этой массивной конструкции.
- Я понимаю. Ты устал и видимо неправильно меня понял, - голос его был мягким и даже успокаивающим – так хороший преподаватель подталкивает ученика к решению очередной задачки; движения его были стремительными – понадобилось не больше мгновения и два уверенных удара, чтобы трубки воткнулись четко между ребер несмышленого ученика. Выскочившие из них крючки захватили пару ребер по тому же принципу, что до этого захватывали ключицы, - попробуем еще раз. Времени у нас много, можешь не торопиться.
Он быстро, с ловкостью врача, стянул испачканные кровью перчатки, и тут же натянул новые. Он также заметил несколько пятен на собственной одежде. Это ему не нравилось. Впрочем, Дориан теперь напоминал кусок плоти, готовящейся к потрошению, поэтому ничего удивительно, что Хайнц немного испачкался.
Девушка, наблюдавшая за происходящим, в какой-то миг пожелтела. Это была её единственная реакция.
Хайнц присел на стул рядом.
- Итак, - небольшая пауза – не задумчивая, а скорее акцентирующая, - у тебя есть два варианта, - Хайнц посмотрел на лицо Дориана с неуловимой улыбкой. Сейчас тот ему почему-то нравился больше, - первый: ты любезно соглашаешься на мою просьбу и демонстрируешь то, о чем я попросил. Второй, - он поднял руку к другому, идентичному колесу, соединенному цепями с трубкой, - ты продолжаешь свое тупое упрямство, и мы шаг за шагом проверяем твои кости на прочность.
Поделиться102015-03-25 01:24:00
Когда перед нами ставят выбор, начиная от мелочей, вроде "кофе или чай", продолжая нелепостями по типу "синяя таблетка или красная" и заканчивая тяжелым выбором "жить или умереть", о чем мы задумываемся в первую очередь? О перспективах, которые дарует нам тот или иной выбор. Это в случае достаточно развитого ума и малейших мыслях о будущем. Эрос никогда не отличался дальновидностью. Его заботило настоящее, развлечения это были или же дело особой важности, он редко задумывался о том, к чему всё это может привести, а когда его ставили перед выбором - решал наобум, даже не позволяя монетке сделать этот выбор за него. Пожалуй, в этой ситуации будет странно попросить монетку, правда?
- Ох, пожалуйста, не надо, - мужчина выразительно закатил глаза, и если Хаос считал себя учителем в данном случае, то Дориан был явно «сложным ребенком», который еще сидит за последней партой и в перерывах между сном, натягиванием трусов на головы ботаников и бросанием особо острыми предметами в красивых девиц, еще успевает кидать колкости в сторону учителя: не для собственной радости, исключительно для негодования преподавателя.
- Будешь читать мне лекции - я приклею жвачку тебе под стол, - конечно, это возможно только чисто на теоретическом уровне - ведь ни жвачки, ни собственно сил для содеяния сего действия у бога любви не было, но не суть, - избавь меня от собственных накипевших мыслей, я ведь могу и ответить. Правда, могу, но пожалуйста, не надо. Ты не того пытаешься убедить. Я глупый несмышленый мальчишка, которому, честно? Нет никакого дела до твоего мироздания. А знаешь, почему? Конечно, ты можешь поучать меня уму-разуму, о, влепи мне подзатыльника, растерзай на лоскуты и пошей из меня пояс, да что угодно. Но знаешь, как я на это отреагирую? Никак. Хочешь, расскажу почему? Потому что ты опоздал со своими нравоучениями на несколько тысяч лет, папуля.
Прорвавшаяся плотина из потока слов, которые мужчина не успевал даже обдумать, просто выливая всё наружу, наконец-то прекратила заливать безразличный образ творца всего в человеческом обличье.
Эрос вел себя как человек, да что там, как мальчишка, который жаждал внимания родителей, а не получив его, словно пытался выжать хоть каплю из абсолютно чужого человека. И он осознал это только после нескольких тяжелых вздохов, наполняя легкие воздухом, которого сейчас критически не хватало. Ему хотелось говорить еще и еще, но такое желание было привычным для Амура, и только поэтому он мог сдерживать свои порывы выговориться, просто сжимая вновь пересохшие губы в тонкую линию, напрягая до боли руки и тут же расслабляясь, сжимая-разжимая кулаки.
В детстве, когда у Дориана пытались отобрать игрушку, он всегда плакал и бился в истерике, когда родители пытались его отчитать за это - натыкались только на стену непонимания и даже некой агрессии, а переходя на упрашивания - встречали сопротивление в виде полного игнорирования. И только оставив сына в покое на каких-то пятнадцать минут - добивались своего: Берроуз младший отставлял игрушку и начинал выполнять указания. Поняв эту модель поведения капризного ребенка, они пользовались ею, может даже немного злоупотребляли, что привело к тому, что их "просто немножко непослушный сынок" вырос и уже в пятнадцать лет впервые засветился во взрослом кино. Стоит ли винить во всём родителей? Капризности, тяжелом характере или полном нежелании подчиняться чужим указаниям? Ведь вспомнив о своём истинном начале, Дориан не только не изменился, нет, всё стало куда критичнее.
О таких людях обычно говорят "как стенкой о горох". И нет, это не опечатка. Потому что капризных власть сводит с ума.
И сейчас он видел то, что хотел увидеть, слышал то, что хотел услышать. В некоем роде Хаос был прав: бесполезно пытаться читать нравоучения, потому что сейчас Эрос в них уже не нуждался. Маленький Дориан вырос, из капризного ребенка превратившись во взрослую особь, полную, помимо детских прихотей, изрядной порции сволочизма.
Он мог бы продолжать свою этюдную постановку, если бы режиссер не решил резко добавить изменения в утвержденный сценарий. Очередная порция боли, уже куда более яркой и контрастной в сравнении с ноющим чувством, словно насквозь пронзила тело блондина. Он взвыл, не понимая, от неожиданности или от попытки приглушить собственные ощущения. А ведь в порно стонут не только от удовольствия, и сейчас он подумал именно о том, что должен сыграть последнюю степень удовлетворенности, отвлекаясь от раздирающего в прямом и переносном смысле чувства.
Нет смысла концентрироваться на боли, нет смысла пытаться забыть о ней. Она берет своё начало из тонких трубок с острыми наконечниками, впивающимися в одном месте, а после растекается горячим потоком по всему телу. Словно вместо крови по венам бегут гвозди, царапая изнутри тонкие ткани.
Он думал о радуге, сладком коктейле и совсем не слушал, что ему говорят. До сознания доходили обрывистые слова, они словно проскальзывали тонкой нитью тумана между пляшущими между глаз зайцами на пару со звёздами, а он думал о том, что мог бы сейчас преспокойно проводить вкусную ночь с красивой представительницей противоположного пола. Воздух вокруг сгущался, как будто в комнате вот-вот выпадет холодный летний дождь. Запах его крови был сладок, это была острая концентрация его привычного еле уловимого аромата, и он разносился по комнате, как неприятнейшее амбре заядлого пьяницы.
Всего на секунду, эффект присутствия в этой комнате бога любви был утерян - целиком и полностью всё пространство заполонила розовая пелена вышедших из под контроля сил. И только когда Эрос, между тяжелым кряхтением и бряцанием металла услышал голос Хаоса, между болью и удовольствием слизнул стекающую по подбородку слюну, между мыслями и реальностью уловил нить понимания, только тогда сладкая пелена спала, а пара золотых глаз уставилась в насмехающееся глаза напротив.
- Даже... - замерев, хотя, что ему еще оставалось, мужчина сглотнул комок вязкой слюны, собравшийся где-то на корне языка и не желавший никак смочить пересохшее горло, и только потом продолжил: - Даже если я скажу, - слово "продемонстрирую" сейчас показалось слишком тяжелым для непослушного языка, - даже если покажу - ты всё равно не поймёшь.
Улыбка, привычная для Эроса улыбка сияла на слегка вымученном лице, словно смягчая все черты и пряча залегшие под глазами тени. Сквозь боль, хватая столь нужный кислород, он продолжил:
- Тот, кто отрекается от чувств, никогда не сможет их понять, - белые клыки виднелись между тонких губ, вытянутых всё в той же улыбке, а в горле собиралась очередная порция вязкой слюны. Но он решил, во что бы то ни стало довести свою мысль до логического конца:
- Но если думаешь, что можешь убедить меня… или себя, с помощью боли - давай сыграем. У нас впереди целая вечность.
Поделиться112015-03-25 20:51:21
Хайнц молчал, как ему показалось, целую вечность. Хайнц слушал высокопарные речи, как ему показалось, целую вечность. Хайнц наблюдал за этим любовным упырем, как ему показалось, целую вечность.
Когда именно в его голове с грохотом пронеслось «ну твою ж ядрёну мать!», застлавшее глаза пеленой жгучей ярости – подарка от некоей вспыльчивой особы – он определить не успел. Другие детали, впрочем, от него не скрылись.
Благой мат, возникший в мыслях черт знает откуда, на деле выразился решительными движениями. Настолько решительными, что и без того слабый, немного хриплый голос Дориана еще не успел стихнуть в последней фразе, как его болтливый, скользкий язык оказался сдавленным под крепким кулаком, насильно втиснутым в рот. Живописную физиономию Хайнца, и без того отражавшую в то мгновение целый спектр всевозможных эмоций (что само по себе – более чем редкое явление), исказила гримаса забавного отвращения. Забавного просто по факту. Возможно, это стало последним, что успел увидеть Дориан, прежде чем очередная порция боли, - ведь Хайнц сегодня крайне щедр, - заставила содрогнуться всё его тело. Рейхард ощутил это ясно и отчетливо. Адреналин, жадно струящийся по жилам, возбудил его чувства до такой степени, что в какой-то миг он полностью потерял над собой всякий контроль. Когда-то безупречная, юношеская кожа груди Эроса теперь походила на рваное месиво, из которого торжественно торчала рука Хайнца. Эта картина могла бы напомнить сцену из «Чужого».
Горячее, с безумством барабанящее сердце на ощупь было действительно мерзким. Как и все человеческое.
Прошло не более мгновения, как из пересохшего рта этого болтливого ребенка, издавшего какой-то хрустящий, булькающий звук, рвотно вырвалась кровь. Моль, вздумавшая помахать крыльями, решительно влепилась в стену. Девица, минутой ранее походившая на светофор, теперь охотно, оглушительно орала.
- Закрой рот! – взбешенно гаркнул Хайнц в её сторону, совсем не удивленный тем, что она вышла из-под контроля, - черт…
Он порывисто выпрямился, как натянутая струна, и, грубо дернув рукой (эта дрянь еще и не желала отрываться!) с остервенением отшвырнул еще горячий, пульсирующий орган. Тот шлепнулся о белую стену комнаты, оставив кровавый след. Зияющая в груди Дориана дыра исходила пенистой кровью. Он наконец замолчал.
Девица тоже. Оставленная без привычной хватки хаоса, она с радостью грохнулась в обморок.
- Ну надо же… - прозвучало в его ушах сначала приглушенно, как будто сквозь мыльный пузырь, а после более отчетливо: - как… импульсивно.
Этот ехидный, со знакомыми томными нотками, женский голос показался ему отрезвляющим всплеском. Хайнц тряхнул окровавленными руками и дернул головой, как будто сбрасывая с неё невидимый груз. Он нашел себя ощетинившимся подобно одуревшему зверю; это заставляло ежиться.
Порыв, впрочем, проходил.
- Ты это видела? Видела?! – воскликнул он уже возмущенно, - как он собой по-идиотски доволен!
Хайнц взглянул на неё, и после дурмана, в который его ввел этот гневный приступ, Дита показалась ему чертовски привлекательной. Все человеческое, смешавшись с животным, обостряло его инстинкты и позывы. Подобное состояние он в себе искренне ненавидел.
- Более чем доволен, - отметила она флегматично, глотнув сигаретного дыма, - а если бы увидел тебя сейчас, то довольству его просто предела бы не было.
Он подошел, и с порывистым «дай» отобрал у неё сигарету, которую тут же сам и пригубил.
Дита усмехнулась:
- Не ожидала, что ты будешь таким… - она задумалась, подбирая нужное слово, - …страстным.
Хайнц расхаживал туда-сюда, поминутно бросая взгляды на окровавленный труп. Он выглядел нервным, хотя в сущности был возбужден. Дита находила это достаточно забавным, чтобы демонстрировать полнейшую беззаботность.
- Что ты вообще здесь забыла? – произнес он спустя минуту, словно вспомнив, что она все еще была рядом.
- Не могла пропустить такое шоу. Правда, я надеялась, оно продлится чуточку дольше.
Рейхард остановился и посмотрел на неё в упор. Выражение его лица так и говорило «что, серьезно?».
- Зачем мне ублажать этого гребаного мазохиста? – спросил он с нотами раздражения, потерев устало лоб, - ему же только в кайф кажд…
- Признайся, ты просто не выдержал и взбесился.
Она оказалась рядом. Отобрав обратно сигарету, она сделала медленный и глубокий вдох. Её синие глаза смеялись, хотя на губах не было и тени улыбки.
- Раз уж ты так удачно зашла, забирай, - он указал в сторону валяющегося на полу сердца, - на экспертизу.
В восторге Дита явно не была. Однако, не сказав ни слова, она деловито прошагала вперед, одарив Хайнца знакомой смесью запахов: духов, человеческого тела, и аромата дремлющего, но в данную минуту определенно ликующего, божества. Он скользнул взглядом по её строгой юбке к туфлям, стук которых эхом отдавался по комнате. Один из каблуков был стертым. Аккуратно, двумя пальцами - больше из театральной брезгливости, чем из-за осторожности, Дита прихватила жилистый, массивный орган, чтобы после торжественно положить его на поднос. Хайнц торопливо стирал с ладоней загустевшие пятна крови.
- А с этим что делать? – с вальяжной небрежностью спросила Дита, указав взглядом на Дориана.
- Я с ним сам разберусь.
- А-а, - многозначительно протянула она, - «личная экспертиза».
- Не сейчас. Мы не закончили.
Она изогнула бровь, наблюдая за тем, как Хайнц, достав телефон, стал торопливо набирать номер.
- И что ты задумал?
Вопрос он проигнорировал.
- Слушаю, - отозвался Зак, удивленный неожиданным звонком Хайнца.
- Я жду тебя в штабе через час, - произнес низким тоном Рейхирд, пристально всматриваясь в неподвижное тело Дориана, - есть одно дело.