Площадь Архангела Михаила была переполнена цветной толпой, и казалось, что добавь туда еще хотя бы одного человека – и Вена лопнет по швам. Простой люд выходил на улицы праздновать наступление золотой осени, это было торжество радости, красоты и счастья; семьи веселились, заполняя своим звонким смехом прилегающие улицы, и солнце будто вторило этому смеху, прыгая зайчиками по золотым элементам Хофбурга.
Катарина Рааб потеряла мужа два месяца назад. Пока этот бестолковый доктор Враницке определил, что это туберкулез, болезнь уже достигла точки невозврата, и с каждым днем жизнь уходила из ее мужа. Максимилиану Раабу было 53 года, военный в четвертом поколении, сделавший прекрасную карьеру майора при императорском дворе, и он медленно умирал.
- Скажите, Катарина, Вы виновны в смерти своего мужа? – судья смотрел на нее сквозь очки так, как смотрят на предателей родины, и каждым сантиметром кожи она чувствовала на себе этот взгляд.
- Я виновна лишь в том, что слишком его любила.
Катарина действительно любила своего мужа, несмотря на огромную разницу в возрасте. Он был с ней нежен, мягок и обходителен, никогда не просил сверх того, что она могла ему дать. Она восхищалась его умом и воспитанностью – не тронутый даже каплей той пошлости и вульгарности, что так свойственны солдафонам, Максимилиан вызывал восхищение у многих. Он же в свою очередь гордился своей молодой и красивой женой, оберегая ее от интриг и сплетен. Она любила его так, что у нее замирало сердце каждую ночь, когда у него случался очередной припадок, и однажды она добавила цианистый калий ему в суп. Тогда он улыбнулся и в последний раз назвал ее своей ласточкой. Разве возможно любить сильнее, когда она была способна даже убить его, лишь бы он больше никогда не страдал? Смерть – это вечное обладание.
- Оправдать!
Про таких женщин, как Катарина, говорили, что они не умеют веселиться, тихие мышки-жены себе на уме, без именитого мужа не стоящие и выеденного яйца. Но даже после оправдательного приговора ей практически никто не верил – как же так, она не шепчется по углам с придворными дамами, а улыбка ее простая и совершенно не соблазняющая. Она убила своего мужа, и теперь хочет сбежать из страны с его деньгами, чертовка и мразь, вот увидите!
Луиза Лехнер, дама на пике своей увядающей красоты, советовала Катарине собрать вещи и ехать загород, дышать свежим воздухом, возвращать румянец на бледные щеки и есть много сладкого.
- Mama, я вдова, а не сумасшедшая! Я не буду жить в пансионе и скорбеть по своему мужу всю оставшуюся жизнь только потому, что того требует общество.
Луиза называла свою дочь своенравной девчонкой и рассерженная уходила в свою спальню.

Катарина даже не заметила, когда за бесконечными осуждениями в ее адрес пришла очередная осень. Вена заснула серой старухой, а проснулась словно златокудрой девушкой, и местные жители проснулись вместе с ней. Молодой женщине не пристало изображать роль безутешной вдовы, и в самый нужный момент времени она получила знак, что тоже пора просыпаться. Пора перестать жить иллюзиями, в которых они с Максимилианом катаются в лодке по Дунаю, и слышны их громкие и счастливые голоса, сливающиеся в один. У Катарины почти не было подруг, а те, что когда-то называли себя так, давно уже перестали писать ей письма и справляться о ее здоровье. Кроме одной. Тереза Зутер тоже была женой австро-венгерского военного, придворной дамой, не лишенной шика, стиля и обаяния. И балы, что устраивались в доме Зутеров, славились на всю Вену, до самого Гюртеля.
- Мария, готовьте на завтра мое лучшее платье. Черное кружево.

И вот уже кровь в аорте бежала в обратную сторону, задавленная прессом прекрасного. Катарина пробовала веселье на вкус, и ей казалось, что слово это – как и воздух здесь, чуть солоноватое, в то же время приторно сладкое, будоражащее все уголки ее безграничного сознания. Не было ни одной точки на ее теле, куда не стремились бы осуждающие взгляды, они сбивали с ног. Ей хотелось раствориться в ворохе платьев единственным черным пятном, только бы не встречаться взглядом с буравящими ее глазами.
Сотни огней вспыхивали каждую секунду с новой силой, били по глазам, по лицу, заставляя щуриться и отворачиваться даже от столь поистине ослепительного зрелища. Каждый в этом огромном зале был виден другим как на ладони. В этом маленьком мирке, срок жизни которого лишь до рассвета, не было места смущению и блеклости. Каждый в этом зале считал себя лучше прочих, красивее, богаче, ярче, излучал неповторимый свет, который делал его действительно волшебным. Все они сияли так, что затмевали звезды. Вот откуда этот свет, бьющий в лицо, и лампы здесь не при чем.

Отредактировано Clotho (2014-10-26 20:19:00)

Сегодняшний вечер должен был стать для маленькой Нэнси Шварц дебютным. Матушка души не чаяла в своей младшей дочери, поэтому на очередные уговоры попасть в высший свет сдалась и ответила согласием. Все ее старшие дети уже получили билет в общество порока и интриг, и не осталось никаких причин беречь от них Нэнси. Когда маленькая леди узнала о том, что едет на бал, то голос ее, и так очень звонкий, с невероятной легкостью трансформировался в визг, и фрау Шварц не оставалось ничего, кроме как сокрушенно качать головой.
Нэнси Шварц выглядела прелестно: стройная, с округлившимися формами, она более не походила на угловатого подростка, но распускалась как маленький цветок, становясь красивой женщиной. Пока ее кузен знакомил со всеми достойными и недостойными мужчинами в зале, многие из них отметили ее платье, и ни один не оставил без внимания ее глаза. Нэнси чуть ли не ликовала - дебют удался.
Когда заиграли первые аккорды полонеза, зал оживился и воспрял духом. Семейная чета Зутеров – Тереза в шикарном платье винного цвета под руку со своим мужем Якобом, которому невероятно шел синий мундир австро-венгерской армии – вышла в центр бальной залы, предлагая присоединиться к великому танцу-шествию. Лукас, потерявший на доли секунды самого себя, вернулся к обычному течению времени, поклонился своей маленькой даме и протянул руку. Нэнси в свою очередь, не скрывая должным образом того восторга, в котором сейчас она существовала, приняла приглашение на танец. Маленькой фройляйн предстояло танцевать если не с самым красивым, то, как минимум, с самым интересным молодым человеком в зале. Высокий и статный, в черном фраке и перчатках, которые сверкали своей белизной, он выделялся из многих, и прежде всего своими увлекательными рассказами и чертенятами в глазах. Кроме того, он умел сочетать в себе дерзость и галантность, и ни одна дама не уходила недовольной от оказанных ей знаков внимания.
- Вы великолепно выглядите, миледи.
Нэнси выбрала для своего первого бала удивительный наряд, который отливал всеми оттенками закатных сумерек. Ей казалось, что нежный розовый выгодно оттеняет ее карие глаза, а благородный пурпур придает ей ту необходимую каплю взрослости и зрелости, чтобы местные дамы принимали ее на равных.
- О, благодарю, герр Петерман, - фройляйн залилась пунцовым румянцем.
Они еще о чем-то говорили, пока пары танцующих собирались в нужную фигуру. Вернее, говорила Нэнси, с интересом и детской непринужденностью расспрашивая о путешествиях в дальние страны, а Лукас учтиво и вежливо, со своей очаровательной улыбкой, отвечал на все ее вопросы, но очень коротко. Когда пары наконец выстроились в колонны, он ее увидел.
Катарина танцевала с Генри Шварцем, и не было лучшего партнера для этого танца, чем она могла себе представить. Все, что ей было нужно сейчас – это полное равнодушие. Шварц был из тех молодых людей, которых вы не заинтересуете до тех пор, пока у вас в руках не появится пара бутылок вина, и Катарина была безмерно ему благодарна. Кроме того, каждый мужчина в зале должен был обязательно показать, как он гордится той дамой, с которой танцует. Генри не гордился, но был превосходным обманщиком, и за это Катарина была благодарна ему вдвойне. Когда они начали вписывать свои шаги в периметр бальной комнаты, молодая женщина сжала его руку возможно сильнее, чем нужно было, но благодаря напускным и елейным улыбкам на лицах это осталось незамеченным.
Полонез никогда не был сложным танцем, но долгим и выматывающим – несомненно. Дорожка шагов в едином ритме на каждые три такта – толпа превращается в сплоченный организм, и потерять этот ритм – недопустимое невежество. Торжественное начало, спокойная середина и кульминационный конец – вот, что значил полонез. Танец, который придумали простые поляки, давно и крепко уже вошел в обязательную программу любого бала, и он придавал приятную атмосферу праздника. Танцевать было положено всем, даже если далее гости собирались провести весь вечер за игрой в карты, и ни от кого эта атмосфера не могла ускользнуть. Кавалеры делали шаги, ведя своих дам то вперед, то в общем потоке двигаясь влево или вправо. Когда первая пара дошла до оркестра, Тереза и Якоб расцепили руки и отправились в конец залы, давая тем самым знак строить колонну заново, и все пары последовали за ними. В новом витке танца гостям предстояло показать себя в лучшем свете – партнеры отпускали своих дам, терпеливо выстаивая их соло. Дамы кружились на месте в пируэтах, сопровождая их легкими шагами и подскоками, поворотами головы, и сделано это было с исключительной легкостью и грацией. Затем предстояло вернуться в пару, и мужчины, стоя на коленях, за руку кружили женщин вокруг себя, все как один вскакивали на ноги, подхватывая дам за талию одной рукой и кружили снова. Иногда фигура менялась, и пары образовывали вместе квадраты или даже круги, и тогда танец приобретал еще более зрелищный вид. Казалось, что шелест юбок заглушал оркестр. Сколько было сделано шагов – не счесть, сколько поворотов – не узнать. От такого долгого полонеза начинала кружиться голова.
Когда последний аккорд поставил точку в танце, Лукас торопливо поклонился своей даме и поблагодарил за танец. Та, в свою очередь, одарила его прекрасной улыбкой и протянула руку – кавалер должен был довести ее обратно к тому месту, где они познакомились. К тому же самому месту вел свою даму Шварц, и вот уже они стояли вчетвером.
- Генри, Вы нас не представите? – голос женщины был тихим, но ясным.
- Конечно. Мой хороший товарищ, Лукас Петерман, он недавно вернулся из большого путешествия по Штатам. Моя кузина Нэнси. Фрау Катарина Рааб, вдова майора Рааба, моего доброго друга и наставника.
Все названные персоны обменялись приветственными поклонами и сдержанными улыбками, и маленькая Нэнси учтиво, но с еле скрытым раздражением в голосе, пролепетала:
- Сожалею о Вашей утрате.
Катарине это раздражение было знакомо – последние два месяца большинство из тех, с кем ей приходилось разговаривать, говорили с ней именно таким тоном; остальные просто умело это скрывали.
- Благодарю, милая, Вы прелестно выглядите.
За этими словами последовал очередной поклон, и женщина была уже готова оставить своих новых знакомых, когда заговорил Лукас.
- Фрау Рааб, Вы позволите мне пригласить вас на следующий танец?
Вы, должно быть, глупец. Или революционер. Или сумасшедший.
- С удовольствием.
Катарина медленно присела в реверансе и так же межденно подняла голову. Следующим танцем был назначен вальс.

Отредактировано Clotho (2014-11-06 15:48:55)