Стикс окончательно сошла с ума, но у неё нет возможности расстроиться по этому поводу, потому она принимает окончательное и бесповоротное безумие как данность и уверенно вышагивает по пустынным улицам, игнорируя хлещущий по бледным щекам дождь. Ей всегда нравились дожди, прогулки в одиночестве, и огни ночного города. Она не может сказать, нравятся ли они ей сейчас, но упрямо следует старым привычкам.
Но безумие её выражается не в том, где и в какое время она прогуливается, а в том, куда она идет и кого хочет повстречать. Чуть больше недели прошло с тех пор, как она перестала быть нейтралом в божественной войне и позволила заставить себя присоединиться к ордену. И одно это обстоятельство послужит неплохой причиной для того, чтобы Стикс лишилась своей глупой головы. Это будет очередным даром, возложенным на алтарь её упрямства.

Слишком много случилось со времени её пробуждения. И всё эти события глубокими тенями засели под её глазами, в глубине самих глаз. Сейчас она больше походит на пугало.
И в клуб она входит, распространяя запах трав и мокрой земли, обильно поливая пол водой, стекающей с облепивших лицо волос и куртки, которая размера на два больше положенного. Она даже кажется еще более худой, а под всеми бестолковыми тряпками прячутся раскрывшиеся от чрезмерной влажности жабры.
Нет, она не пугало.
Русалка.
Но грязная настолько, что кажется не из глубин океана вынырнула, а из какого-нибудь болота. Как бы колоритно она ни выглядела, большинство посетителей клуба не в том состоянии, чтобы обратить на неё своё внимание. А от тех, кто может её заметить, она скрывается намеренно, открывая себя лишь одному... не человеку.
Стикс испускает потоки энергии, окружающие её тьма и холод перекатываются в воздухе тяжелыми кольцами, призывая. Она здесь, она пришла и требует аудиенции у хозяина сего заведения. И пусть он только попробует проигнорировать её настойчивый зов, Стикс отодвинет в сторону свою лень и устроит здесь бразильский карнавал. Правда, лично возможно лицезреть сие действо она не имела, но ведь она намерена не пляски с красивыми дамами в перьях устроить, а резню и разрушения. Почему нет? Красный совет нацелился на весь мир, а она разгромит лишь заведение одного из них. И то, только в том случае, если её заставят ждать. А близость Тартара, а значит, и кусочков её души, она ощущает так ясно, что не может ждать. Значительно ухудшают ситуацию люди - пьяные, под кайфом и захваченные похотью, но вполне себе живые (пока), и чувствующие. Голод не даёт ей покоя. Поскорее бы уже суметь ужаснуться тому, что она становится жестокой. Даже ощущение где-то на задворках сознания тепла Эроса не хватает, чтобы успокоиться.
Эрос, Эрос разделивший с ней своё сердце, интересно, где носит сейчас купидона? Она только догадывается, что он не слишком близко, потому что ощущение его чувств крайне слабое и временами совсем исчезает. Может, оно и к лучшему.
В забинтованных руках она крепко держит большой букет, почти сухой, ведь Стикс бережно прикрывала его от потоков воды, стараясь при этом не сильно помять. Хризантемы, гвоздики и сухие травы, от которых исходит этот не перебиваемый аромат. Наверное, Тартар за всю свою жизнь не получал цветов от женщин. Стикс вообще сомневается, что кто-то кроме бездушной сумасшедшей мог додуматься прийти на встречу с одним из самых опасных существ с цветами.
Вряд ли Тартар оценит её жест.
Наверняка сочтет это глупостью.
Впрочем, ужас ночи никогда не претендовала на звание самой умной девицы при дворе, не претендует и сейчас. Верхом глупости было заявиться в его владения, но еще выше расположилось намерение затребовать свою душу назад. Конечно, даже ей понятно, что всё окончится кровопролитием и может быть насилием над трупами, но попробовать стоит. Может, эта ночка будет даже веселой.
Она направляется к барной стойке, оставляя за собой мерзкие лужицы, осторожно огибая одурманенных молодых людей.
Стикс отбирает коктейль у размалеванной девицы с очень красивыми, но полными дурноты, синими глазами, а та даже и не замечает - просто оглядывается бестолково и отправляется на поиски нового. С её талантами из Стикс вышла бы неплохая карманница, а она вместо этого стала бродячей виолончелисткой. Виолончелисткой с изуродованными руками. Прикасаться такими уродливыми конечностями к такому прекрасному инструменту, как виолончель, безобразие! Хотя бы за это ей стоило возжелать голову Тартара, или хотя бы его правое ухо (почему правое и почему ухо?... Да без понятия), но возжелать не получилось, а уж воплотить столь смелые мысли в жизнь... Возможно, принесенный ею букет будет красоваться на её же могиле.
Если будет что хоронить.
Она опрокидывает в себя гадкое пойло и даже не морщится - за прошедшее с момента их последней встречи время она выпила очень много, притерпелась, но так ни разу и не сумела опьянеть.
Стикс усаживается за стойку и остается незамеченной барменом.
И ждет.

Отредактировано Styx (2014-09-14 20:01:52)

Тартара здесь действительно не было.
По крайней мере такого, какого она хотела отыскать.
Стикс начала привыкать к постоянному присутствию пустоты внутри себя, наверное потому и не обратила сразу внимания, какая высокая её концентрация в клубе. Или можно списать всё на пустоголовость богини. Ей сейчас достаточно всё равно, чтобы спокойно признавать собственную глупость.
Мир вокруг искажается, его укутывает удушливая, навязчивая, полная раздирающего сознание на куски шума, пустота. Хочется закрыть уши, укрыться от этого где-то в глубине самой себя, но это бесполезно. Пустота найдет её везде, она проникнет в самые потайные уголки, она срывает одежду, беспощадно сдирает заживо кожу, пропитывает собой каждую клеточку содрогающегося от боли организма... Стикс качает головой, отгоняя охватившие её ощущения, опираясь руками о гладкую поверхность барной стойки.
Почему-то кажется, что не бояться сейчас - плохо. Страх - защитный механизм, он предупреждает, когда следует бежать и панически забиваться в свою темную нору. Но механизм не работает, защитное покрывало содрано, а под ним - только её безрассудство и упрямство.
Разноголосая толпа, в которой очень тяжело уловить хоть что-то человеческое, в едином порыве вопрошает, и Стикс на секунду начинает казаться, что она оглохла. Их голоса похожи на шум, на помехи, на скрип плохо смазанных петель, и всё это усилено многократно.
Она делает глубокий вдох, усмехается, обнажая клыки и выкрикивает в это клубящееся нечто, прижимая к себе букет:
- Свою душу! Я пришла за своими чувствами! - на одно краткое мгновение в голосе мелькает что-то похожее на совсем неуместную сейчас радость. Где-то далеко Эросу сейчас хорошо. Хоть кто-то неплохо проводит сегодняшний вечер.
А взгляд занавешен мутной дымкой воспоминаний, в которой переплетаются очертания стекающих по бледному телу кровавых рек, в которых замирает застывший в воздухе болезненный крик. От ощущения окружающей со всех сторон пустоты эти воспоминания воскресают в её душе, становятся почти реальными в тихой тьме сознания.
Она невольно задается вопросом - каждая ли её встреча с Тартаром будет сопровождаться разрушениями и неоправданным насилием? И какой вообще смысл в этом лично для Бездны? Говорит ли в нем кровожадная человеческая сущность, или же он всегда был таким? Или Хаосу угодно, чтобы он был таким? И если так, то зачем?... Её накрывает волной вопросов, на которые нет времени давать ответы, над которыми даже подумать как следует не удастся. Потому что крики звучат здесь и сейчас, кричат люди, под аккомпанемент хруста костей. Но люди ли они?... Что Тартар с ними сделал?
Стикс ощущает в них что-то родственное, они так же опустошены и измучены голодом, и как она не заметила этого раньше?
Но у Стикс получается себя контролировать. Непонятно зачем и с трудом, но она сдерживается. Может, в ней еще что-то осталось. Это бы объяснило, почему толпа бросилась на неё. Не по одному, а все вместе, выпучивая знакомые красные глаза и выставляя вперед руки.
Можно было бы прыгнуть за стойку, но сейчас забиваться в угол - не самое лучшее решение. Что-то подсказывает, что они её обязательно достанут, и потому остается только одно. Бежать, попутно пытаясь как-то от них избавиться.
И Стикс срывается с места, бросаясь в сторону. Она крепче прижимает к себе цветы, не выпуская их скорее всего рефлекторно.
- Кто вы? - выкрикивает она, обращаясь к толпе, точно зная, что будет ответом. Бездна. Отныне, хотя может и не навсегда, они являются частью этого огромного, ненасытного чудовища.
Стоит ли думать, что сама Бездна желает употребить Стикс вместо ужина?
Физически она никогда не была сильной, и прекрасной бегуньей её можно назвать только в мечтах. Так что носиться сайгаком по помещению долго у неё всё равно не выйдет, тем более, когда её окружают и кольцо постепенно сужается.
В конечном итоге она спотыкается в лучших традициях фильмов ужасов, а люди валятся на неё сверху.
Цветы рассыпаются по полу, они путаются в волосах, парочка совершенно нелепо набивается в рот и на языке ощущается неприятная горечь, смешанная с железным привкусом крови. Губу рассекла.
Она посылает охваченным пустотой людям волны страха, но то ли она совсем разучилась с ним управляться, то ли их голод намного сильнее, но у неё ничего не выходит.
Во владениях Тартара она слаба. А ведь и в обычных условиях она никогда не была шибко сильной.
Остается беспомощно выделять в бешеных количествах яд, но она закутана в огромное количество тряпок, и ей не хочется знать, что с ней сделают, пока доберутся до обнаженной кожи. Стикс барахтается, изворачивается, пытаясь выкарабкаться из-под придавших её тушку к полу тел, но и тут она не очень преуспевает. Руки - разные: изящные, грубые, маленькие и большие - хватают её за локти, за горло, тянут за толстую косу, заставляя откинуть голову назад. А она морщится, она не прекращает попыток вырваться, она кусает чьи-то пальцы, толкнувшиеся между приоткрытых губ, чьи-то ногти царапают её правую щеку.
Со стороны это наверняка выглядит довольно забавно - комок, сплетенный из рук, ног, и катающийся по полу под звуки тяжелого дыхания, сосредоточенного пыхтения и недовольного шыпения. Вот только Стикс всё происходящее не кажется смешным вот ни капельки.

Ей больно. Ей чертовски больно ощущать, как сдирают кожу. И потому она в конечном итоге не выдерживает и "выключает" болезненные ощущения. Ощущение пустоты вокруг и в ней становится полным, оно складывается из осколков, в которых нет ни чувств, ни ощущений, а мутная, пахнущая кровью и какой-то дрянью, картина реальности отходит на задний план. Она слышит голодный рык, копошение и тихую ругань, она видит беспокойно мечущиеся тела, она видит, как зубы впиваются в её плоть, но никак на это не реагирует.
Тело, переставшее чувствовать опасность, не видит смысла оказывать сопротивления.
Она поднимает голову и встречается глазами с Тартаром. Первый вопрос - почему ему так нравится висеть вниз головой? Мир, что ли, в других красках видится? Второй вопрос - что с ним? С первого взгляда даже кому-то, кто знаком с Бездной не очень тесно (хвала небесам), очевидно, что та несколько непривычна. А уж тому, кто мучим голодом по чувствам, и кто воспринимает чужие эмоции слишком ярко, очевидно, что Тартар не совсем Тартар.
Он искрится жизнью.
И это дивное открытие окончательно отодвигает жестокий реальный мир, и захватывает Стикс с головой.
Но кажется Стикс тут единственная, кто посчитал эту новость достойной внимания - все прочие относительно живые создание слишком поглощены терзанием её бренного тела.
Тартар исчезает из поля её зрения и возникает на барной стойке - его голос до неприличия бодр, а аппетит слишком здоровый как для того, кто наблюдает за кровавой бойней. Тартар определенно испытывает эмоции, но как-то неправильно. То ли это из-за особенностей его характера, то ли он в растерянности. В Бездне намешано, очень, до безобразия много и даже стороннему наблюдателя тяжело разобраться в этом водовороте чувств.
Его растерянность можно понять.
Как начинать жить с душой, если доселе удавалось обходиться без её присутствия? Какими удивительными историями накормить её, чтобы она не выла на пронзительной ноте? Какие песни ей петь, чтобы согласилась она не тянуться наружу, норовя разорвать в клочья грудную клетку, не искать с жадностью несуществующего неба?
Ново обретенную душу Бездна, видимо, задабривает зрелищами и гамбургерами. Стикс в общем-то и не против, пусть Тартар делает что хочет, но не вмешивает её, просто мимо проходившую, в свои развлечения.
- Не очень, - признается она честно, мотая головой, и тут же добавляет в неожиданном припадке вежливости, - Приятного аппетита.
А потом с огромными усилиями высвобождает по новой покалеченную руку из объятий изголодавшейся толпы, которая так просто отдавать Стикс её конечность не намерена, а освобожденной рукой уже выпутывает из волос цветок. Делать это и так не очень удобно, а уж когда тебе усиленно мечтает огромное количество чужих частей тела - еще хуже, но Стикс в итоге справляется и протягивает из кучи человеческих тел Тартару свою добычу.
Розовая гвоздика - "Я никогда тебя не забуду!", восклицает этот цветок и это очень правильно, потому что Тартара очень тяжело забыть после всего, что он с ней сотворил. Если бы она не потеряла способности бояться, Бездна стала бы бессменным героем её ночных кошмаров.
Сегодня она пришла к пустоте. Пришла по собственному желанию, с охапкой цветов, от запаха которых кружится голова, рассчитывая, что после этой встречи она оставит её позади, и уйдет прочь, по послушно ложащимся под ноги травам вечности, под звучание мелодии снов. Почему она так думала? Почему обманывала себя, убеждая, что Тартар может пойти ей навстречу, остается только придумать повод для того, чтобы сделать первый шаг.
Самообман - штука страшная.
И у неё всё равно ничего не выйдет, потому что Бездна - не Бездна. В выражении глаз нет того запустения, в центре удивительно четкого зрачка в кровавом танце задорно пляшут озорные черти. Неужели Тартар сейчас перед ней, а не кто-то, завернувшийся в его шкуру?
Тело, ошметки сознания Стикс спорят с эти предположением, они воют и беснуются, они рвутся вперед неудержимо, и толпе безумных людей далеко до этой одержимой жажды.
Мрак к мраку.
Она чувствует его тьму, почти родную, и она чувствует его душу, совсем чужую, но притягательную для раздирающего горло голода.
Стикс с новой силой бросается вперед, оставляя в руках людей обрывки одежды и даже куски кожи, она бестолково царапает короткими ногтями пол, но выглядит скорее сосредоточенной, чем одержимой.
- Я не пробовала ни того, ни другого, - говорит она, хрипло дыша, и вновь оставляя попытки выбраться - её не отпустят, пока того не пожелает Тартар, - И не очень хочу, так что не могу дать тебе ответа, - но Стикс не считает, что теряет слишком много. Ей не хочется знать, что в понимании Тартара "хорошо", она не хочет испытывать это на себе.
В конце концов, вряд ли он в порыве щедрости решил вернуть ей чувства.
Другого удовольствия ей от него не нужно.
Она сплевывает, облизывает горькие от травы и липкие от крови губы, вновь окидывает Тартара взглядом и локтем отпихивая от лица очередное нечто, произносит:
- Может, прикажешь своим друзьям меня отпустить? В таком положении говорить неудобно, - она достаточно наглая, глупая и бесчувственная для того, чтобы чего-то требовать. Даже прекрасно зная, что ей это аукнется.

Самой большой ошибкой со времен её появления на свет был не отказ Тартару, уверенно данный ею во время их предыдущей встречи. Самой большой ошибкой было прийти к нему во второй раз.
Тартар знал, что она так думает. Тартар знал всё, он наверняка знал даже то, о чем не догадывалась она сама, потому что у него было полно времени изучить её как следует, и не потому, что ему этого хотелось, а потому что Бездна не может по природе своей не знать чего-то о частичке себя. Пусть и не полностью, но Стикс принадлежала Бездне и от того становилась куда более, удручающе предсказуемой.
И беспомощной.
Потому что он лучше всего знает, как пробить её защиту, как заставить страдать.
И Стикс бы поняла это садистское желание, если бы он хоть как-то выражал своё удовольствие!... Он заставляет её страдать только для того, чтобы она страдала, а не потому, что вид истерзанной девушки его удовлетворит. Так она считает, но не знает, права ли, и откровенно не желает знать.
Тартар берет её огнем и мечом, но в неравном поединке, совершенно неготовую к такой стремительной и более чем жестокой атаке, он имеет удовольствие лицезреть, как в её глазах полыхают сожженные им города, он может слышать, как в крике её звучит карканье воронья над полем битвы... Тартар должен быть доволен, потому что Стикс уничтожена, физически и морально.
К ней практически вернулось то, за чем она пришла, а ведь не приходилось и рассчитывать на это. Но даже в самой жуткой фантазии она не могла вообразить такого... Она готова была к смерти, более того, не имея возможности чувствовать почти желала этого, ибо что это за жизнь - когда ты не имеешь чувств, чтобы ею наслаждаться? Но не думала она, что это будет так болезненно, стыдно, мерзко, откровенно... До скрежета зубов, до хруста костей, до болезненных стонов... Он не просто убьет её, прежде он заставит её ползать в ногах и молить об избавлении.
По крайней мере, ей хочется, чтобы сценарий был таким.
Потому что очевидно - жить после такого и вовсе будет пыткой, особенно когда есть возможность осознать и прочувствовать в полной мере. Чтобы она варилась в своих страданиях, чтобы просыпалась по ночам от собственного крика и тряслась, прижавшись к стене, от чужого случайного прикосновения.
Ничто, ничто не причинит страдания Стикс большего, чем возрождающаяся и закипающая в котле её души с новой силой ненависть себе, смешанная с отвращением, и с ненавистью к Тартару. Жгучей, разъедающей, застилающей глаза ненависти к чертовому Тартару.
Тартару, который мучает, издевается, и по-прежнему удивительно её не понимает, и особенно непонятной для него остается никуда не пропавшая жалость.
Стикс жалеет его, много раз сильнее чем раньше, и даже сейчас, униженная, раздавленная, она глядит на него, и в алых глазах отображается это чувство. Хочется вырвать ей глаза. Но нет, она должна видеть. Видеть, слышать, ощущать. Все чувства обрушиваются на неё кипящей волной, они разрывают сильнее щупалец, потому что сильно отвыкла, потому что и не подозревала, что когда-то в её сердце было так много... и так мерзко.
Ей хочется позвать на помощь, но некого, на ум не приходит даже Эрос, который всё-таки не дурак и не сунется в пасть льва-извращенца, даже если где-то там страдает девушка, которой он помог. Да и всё у него немного шансов выстоять против Тартара.
У Стикс нет покровителей, никто не придет её спасать, никто даже не вздрогнет, если она сгинет в пучине собственных страданий, и потому можно мучить её безнаказанно, наслаждаясь этим зрелищем хоть целую вечность.
И сама себе богиня не в силах помочь, хотя пытается, пытается изо всех сил (что выглядит забавно и почти мило) отгородиться от боли и унижения, уйти в себя, но ощущения слишком сильные и не позволяют уйти от реальности. Ослабленная, она всё равно пытается отбиваться, мычит, использует зубы, мотает головой и давит горький ком в горле, потому что если она позволит себе опорожнить желудок - это будет конец.
Даже по меркам Тартара блевота - это не эстетично.
Другое дело - теплое, кровоточащее мясо. Болезненные стоны, слабое трепыхание. Бедная, бедная рыбка Стикс - её почти жалко, но она сама не понимает, насколько хороша в своих мучениях.
Она открыта, как никогда. Её чувства обнажены, и натянуты словно струны виолончели.
А она чувствует себя обманутой. Потому что открылась, открылась целиком и полностью, не только для того, чтобы вернуть чувства - в какой-то момент она доверилась Тартару всецело наивно раскрыла перед ним всё, поддавшись его влиянию, а он напустил в её душу этой грязи, этой мерзкой жижи, удушающей, липкой, солоновато-горькой на вкус. Другого от него и не следовало ожидать, но она почему-то ждала.
Теперь её раздирают щупальца, и проникают они не только под кожу, они добираются куда глубже, заставляя её вновь и вновь ощущать вкус унижения. И боль, заполняющую собой почти всё. Она судорожно пытается отыскать внутри себя что-то светлое, чтобы сосредоточиться на этом, обернуть этот тихий угол и ни за что не дать им добраться до него, но... Ничего не находит. Такое чувство, будто Бездна вернула ей только самое худшее. Или в ней не было ничего хотя бы мало мальски приятного?
Она давится злыми слезами, размазывает сопли и кровь по лицу, пытаясь укусить напавших на неё чудовищ или сделать хоть что-то, причиняет вред только себе, вгрызаясь, впиваясь ногтями. Она скребет пол, сжимает кулаки, она впадает в истерику.
И с головой окунается в ненависть.
Потому что ненависть дает хоть какие-то силы, пусть даже бессильная и такая болезненная. Но такая яркая, что ощущается даже Тартаром.
Но он только и делает, что смотрит. Глядит и курит, пуская кольца сизого дыма, а вид такой прохладный, будто он сейчас сидит в театре и смотрит постановку, исчерпывающую себя. Стикс очаровательна, очень, но долго на неё смотреть всё-таки нельзя.